Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 6.

Писанный тогда же за границей вариант № 9 представляет собою некоторое возвращение к работам 1853 г. и мог бы тоже носить название «Старое и новое». Повесть опять начинается с прихода в станицу двух рот пехоты и только иначе (кое в чем ближе к печатному тексту) развивает рассказ о появлении офицера и его знакомстве с Ерошкой. Молодой казак, здесь уже прямо жених Марьяны, тоже назван Терешкой, как в двух предшествующих вариантах.

Наконец, обширный вариант № 10, писанный несомненно тоже в Швейцарии, на пространстве мая — июня (см. сведения при описании рукописи) и содержащий собственно одну первую главу (вторая едва начата), отчасти продолжает начавшийся возврат к материалам 1853 г., давая в новой комбинации элементы местной казачьей жизни, но совершенно не затрагивая личности и роли офицера. Дана подробная картина праздничного вечера в станице, гулянья уличной толпы, описана Марьяна среди подруг, появление робкого Кирки с товарищем Илясом, его попытка заговорить с Марьяной и уход в смущении с улицы к Ерошке; попойка их в доме у Кирки, его признание старику в любви к Марьяне и в своей робости, бесцеремонные советы Ерошки, как сойтись с ней; вторичный выход Кирки на площадь и в конце подробно их свидание. Изложение ведено широко, неторопливо и имеет законченный характер, ряд подстрочных примечаний поясняет все местные выражения. Автор видимо считал главу удачной и до конца не терял надежды ею воспользоваться. На рукописи двойная сеть поправок; одни из них обратили эту главу из первой во вторую, причем видно, что ей должна была предшествовать глава «Кордон» с убийством абрека; это могло быть сделано в том же году или вообще вскоре, но большую часть исправлений следует отнести к 1862 г., судя по замене имени Кирки Лукашкой. В конце концов она пригодилась для повести более всего лишь как художественный материал; особенно много она дала для сцены свидания.

Перечисленным не ограничивается работа 1857 г. После перерыва в начале июля, вызванного писанием «Люцерна», повесть, как мы знаем, продолжала и писаться и обдумываться и на возвратном пути в Россию и, с августа, в тиши Ясной поляны. Но здесь автор перестает удовлетворяться тем, что делает. 15, 17 и 18 августа в Дневнике стоят три записи: «Надо переделывать Кавказскую повесть»; «Илиада заставляет меня совсем передумывать «Беглеца»; «Кавказской совсем недоволен. Не могу писать без мысли. А мысль, что добро — добро во всякой сфере, что те же страсти везде, что дикое состояние хорошо — недостаточна. Еще хорошо бы, если бы я проникнулся последним; один выход». Тут видно, что как будто первый толчок к пересмотру всего замысла в целом дан был впечатлением от Гомера; но надо сказать, что подобную нужду автор ощущал еще четыре месяца назад, когда 14 и 15 апреля записал в Дневник: «Писал и обдумывал целый день. Приходится всё переделать, мало связи между лицами... «Вновь передумал. Буду писать кратчайшим образом самое дело. Выходит страшно неморально». «Немного писал. Много передумал. Кажется, окончательно обдумал «Беглеца». В этих отзывах уже видно опасение по поводу недостаточного единства, слабости внутренней связи всей вещи. Мы видели, что Толстой (в рукописи № 11) и пытался тогда поставить повесть на какой-то новый путь; можно полагать даже, что новая личность солдата задумана была именно в противовес тому, что казалось ему «страшной неморальностью» старого замысла. Но дальше конспекта автор не пошел и даже немедленно сбился на время совсем в сторону («поэтический казак»); затем началось возвращение к старому и разработка частностей. В итоге «связи между лицами» не прибавилось. Да и не могло прибавиться. Основной узел замысла, объединяющий и всех лиц и всю массу бытового материала, лежит в личности героя и в его роли, а этой стороны дела во всей заграничной работе Толстой не касался вовсе, быть может, потому, что она не вполне была в нем самом готова. И до конца года писание повидимому не налаживалось: 2 сентября: «Пробовал писать — нейдет «Казак»; 1 и 9 ноября опять попытки: «чуть-чуть пописал»; затем 11 ноября: «Надо начать драмой в Казаке» и 14: «Эврика — обоих убили». Но никаких следов сильного драматического начала мы не имеем, а мелькнувшая мысль о кровавой развязке с двойным убийством нашла себе место лишь несколько лет спустя в одном плане (конспект 8), оставленном затем в стороне. В соответствии с этим, Толстой в письме к Вас. Петр. Боткину от 4 января 1858 г. пишет: «Кавказский роман, который вам понравился, я не продолжал. Всё мне казалось не то, и я еще после два раза начинал его». К этому периоду недовольства и раздумья может быть отнесено появление двух очень близких друг к другу конспектов, начинающихся о главы «Секрет», т. е. с убийства абрека. (Это — левый столбец в конспекте 5 и перечень глав, набросанный на полях рукописи № 14.)

С февраля 1858 г. начинается оживленная работа с определенным возвращением к старым материалам 1853 года. Едва приехав из Москвы в Ясную поляну, Толстой заносит в Дневник: «Старое начало Казаков хорошо; продолжал немного». [89] «Толстой. Памятники творчества в жизни», вып. 4, М., 1923 г., стр. 57. Быть может, одним из начал был вар. № 15, открывающий действие событием на кордоне. В конце месяца он, продолжая работать, письмом просит бывшего своего батарейного командира в Старогладковской Н. П. Алексеева прислать ему тексты казачьих песен, которыми намерен воспользоваться, и через два месяца отмечает получение от него ответа. Толстой очень подвижен и занят разными делами всё это время; пробыв около двух недель в деревне, к марту он снова в Москве, 11 числа едет на неделю в Петербург, затем возвращается в Москву и, наконец, 9 апреля уезжает на всё лето в Ясную поляну. В этот промежуток не менее двух недель заняло окончание и переделка «Альберта». Но всё же мысль его прочно занята «Казаками»: приехав из Петербурга, он пять дней под ряд сидит над повестью, один день пять часов без перерыва, и 21 марта помечает в Дневнике: «я весь увлекся «Казаками». Работа прервана была пасхальными праздниками, но в деревне тотчао возобновилась и целый месяц не прерывалась.

Из отметок Дневника за апрель видно, что она шла напряженно, но скачками. С одной стороны, автор продолжал связный ход повествования, начатый в 1853 г., одновременно обрабатывая его; из наших замечаний при описании рукописей №№ 2-6 и из обзора материалов 1853 г. в начале этой главы можно видеть, как производилась эта работа. Тут начала ослабляться эпистолярность изложения: в «Записной книжке» этого года уже 2 февраля читаем: «Для «Каз[аков]» форма следующая: соединение расск[аза] Еп[ишки] с действием», но 2-е письмо Ржавского именно тут и было написано в три дня 23—25 апреля; умерялась экспансивность тона и усиленный лично-биографическим оттенком интереc к личности молодого казака, тут была попытка внести идейность (запись 26 апреля: «Поотделал «Кордон», много новых мыслей, христианское воззрение)». Дневник отмечает неоднократные переписывания и переделки и в апреле и в октябре и даже в декабре. На рукописях этой поры лежит не менее трех слоев: 1853 г., 1858 и еще более поздний, вплоть до 1862 г. и их далеко не всегда легко разграничить; где это казалось нам возможным, мы отмечали выше. (См. между прочим описание рукописей №№ 17-22.) Личность героя здесь приобретает более ясности, но всё еще мало объективна.