Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 16

Сцена в кабинете умирающего графа Безухова наполнена отдельными деталями, которые со всей очевидностью раскрывают отрицательное отношение автора к высшему свету. Граф Безухий «умирал, но все условия света были для него так же неизбежно обязательны, как прежде», — отметил Толстой.

Связывая все содержание с темой войны, Толстой стремится ввести злободневные политические темы даже в разговор умирающего графа Безухого с княгиней Щетининой, которая далека была от интересов государства и занята только мыслями о личном благополучии. Граф Безухий «стал говорить про дела нынешнего царствования, про Сперанского», рассказывал о том, что сын говорил ему «про Бонапарта, его распоряжения, про дух французов».

Последние три главы посвящены именинному обеду у графа Простого. Описаны съехавшиеся к обеду гости: кузен графини Простой, желчный, известный умник Шеншин, гвардейский офицер Берг, Борис Щетинин, затем князь Василий. В резко обличительном тоне продолжает Толстой рисовать облик князя Василия, направляя главное внимание не столько па его внешний портрет, как это было в предыдущем варианте, сколько на внутреннюю фальшь этого персонажа.

Среди собравшихся гостей шел разговор о последних политических событиях, об эрфуртском свидании, спор о Наполеоне и о неизбежной войне. В это время вошел молодой Безухов и вступил в разговор. Доведя свой новый вариант начала до назревавшего спора, Толстой присоединил к нему в виде продолжения (глава 8) предыдущий вариант, который открывается происходящим за именинным обедом спором.

Теперь в присоединенной рукописи все сидящие за столом лица уже хорошо знакомы читателю, чего не было в предыдущем варианте. Объединив две рукописи, Толстой продолжил текст, написав еще одну, девятую, главу. «Спор о Наполеоне, о Тильзитском мире, о Эрфуртском свидании, о достоинствах Бонапарта продолжался весь обед», — так начинается новая глава. «Князь Василии отстал от спора, не находя его для себя приличным; тем более, что в последнее время в Петербурге все возгорелись энтузиазмом к Франции и Наполеону,и князь Василий, чуткой всегда на политические mot d’ordre, 74 74 [лозунги,] теперь, получив назначение в Петербург, называл Бонапарта уже императором Наполеоном и профессировал к нему высокое уважение». Шеншин продолжал спорить, резко осуждая возникавшее в России после Тильзитского мира преклонение перед Наполеоном. Князь Василий был в споре «выведен почти из себя».

На этом прерывается политический спор за обедом, и Толстой перешел к другим участникам обеда — детям. Написан известный по окончательному тексту эпизод с Наташей, смело спросившей о сладком блюде, и конспективно изложен дальнейший текст вплоть до разъезда гостей от графов Простых.

Текст обрывается на полуфразе. Очевидно, он был несколько продолжен, по точно установить это не удается. Рукопись частично была использована позднее при создании последней редакции соответствующих глав первой части, отдельные листы могли быть перенесены в новую рукопись, а быть может, утрачены.

Шестым вариантом начала закончился первый период работы, то есть период создания «Истории из 1812 года».

Последняя рукопись создавалась, очевидно, в конце 1863 — начале 1864 г. С. А. Толстая писала родным 16 декабря 1863 г.: «Лева опять перевел кабинет вниз и целый день пишет. Он свою рукопись оставил у папа в кабинете. Просит сберечь и переслать нам». Толстой сам тут же добавил: «поскорее». 19 декабря Толстой извещал И. П. Борисова: «Я всё пишу длинный роман, который кончу, только ежели долго проживу». 75 75 Т. 61, стр. 27 Из писем Толстого к сестре Марии Николаевне от 20 января и 24 февраля 1864 г. известно, что в то время он все еще называет свою работу «романом из 1812 года». Следовательно, ко времени пребывания его в Москве 6 —16 декабря 1863 г. могли относиться только рукописи, содержание которых непосредственно относится к 1812 г. Таких рукописей (кроме двух списков действующих лиц) четыре: «Три поры», два варианта, начинающиеся с бала в 1811 г., и, наконец, «День в Москве». Последняя рукопись по объему самая большая (18 листов; рукопись № 47), и создавалась она, видимо, в течение продолжительного времени. Приведенные данные позволяют предположить, что именно эта рукопись или какая-то часть ее была автором забыта в Москве в декабре 1863 г.

К этому же периоду работы относятся, очевидно, конспективные заметки, сделанные на листке, содержащем также текст записки к Т. А. Ергольской, датированной 4 декабря 1863 г. (рукопись № 3). 76 76 Опубл. т. 13, стр. 22 —23, вар. № 4. Действующее лицо с именем Аркадий связывает эти заметки с рукописью «День в Москве», упоминание же о Сперанском свидетельствует, что автор относил содержание заметок не ранее, чем к 1808 г.; намеченное действующее лицо Федор, 16 лет, связывает набросок со следующим вариантом начала, в котором сын графа Простого назван Федором.

Почти год прошел с тех пор, как Толстой приступил к новому произведению, но работа все не налаживалась. В процессе создания шести вариантов начала, в особенности последнего, довольно ясно сложились образы некоторых из основных героев, написаны картины быта, правда пока еще только в доме графа Простого и отчасти в доме старого графа Безухого, — все это и по содержанию и по композиции уже близко напоминает главы X—XIX первой части законченного романа, однако действие в них не развивается, и появляющиеся одна за другой рукописи новых начал произведения во всех случаях обрываются на спорах действующих лиц по острым политическим вопросам времени.

Каждая из рассмотренных рукописей с полной убедительностью доказывает, что не на хронике двух дворянских родов сосредоточивал автор внимание и что не потому он отбрасывал вариант за вариантом, что не находил яркого описания этих семейств, их быта и нравов. Причина новых и новых поисков лежала в том, что Толстому не удавалось, должно быть, найти такую сюжетную завязку, которая обеспечивала бы возможность планомерного развития действия исторического романа. Ни в Лысых Горах, ни на петербургском бале у знатного вельможи Толстой не мог собрать для серьезного политического спора на злободневные темы общество людей различных направлений. Гости, съехавшиеся на именины к московскому графу, по своему общественному положению, далекому от придворных великосветских кругов, также не создали, как и Лысые Горы, той благоприятной среды, которая нужна была для показа различных общественных мнений. Использованная в четвертом варианте попытка развернутого исторического вступления с характеристикой эпохи также была отвергнута.

В седьмом варианте Толстой начинает произведение иначе — сразу с войны, еще раз отодвигая начало действия в глубь истории, от 1808 года к первой войне России с Наполеоном. Это был тот «третий раз», когда Толстой отодвинулся назад, теперь с целью показать, что «сущность характера русского народа и войска», бывшая «причиной торжества в Отечественной войне 1812 года», должна была «выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений». Если бы Толстой задумал писать семейную хронику, вряд ли в поисках начала пришла бы ему мысль открыть действие батальной сценой и ввести в текст философские рассуждения о войне и военной истории.