Л Н. Толстой - Полное собрание сочинений. Том 17

— Ну Господи благослови! — и она, раздвигая плечомъ зеленую сверху и желтую снизу конопель, тяжело висѣвшую полнымъ зерномъ, выбралась на тропинку и понесла свою прибыль черезъ дворъ въ избу. — Ребеночекъ кричалъ и сосѣдка услыхала его, но теперь Марѳа не боялась того, чтобы узнали люди, она радовалась. Когда она подошла къ двору, она оглянулась на солнце. Оно уже заходило за ракиту.

— Ну теперь свекровь не будетъ корить — мужика родила, — подумала Марѳа, — и Онисимъ мой Ѳедорычъ радъ будетъ.

Проходя сѣнями, Марѳа подхватила одной рукой мальчика, а другой захватила соломки свѣжей молотьбы, которая была принесена для постели, и, отворивъ избу, вошла въ избу. Постеливъ соломки на лавку, Марѳа положила на него сына, достала изъ чугуна воды, стростила ее съ холодной въ ведеркѣ, и вымыла сына, потомъ достала изъ сундучка рубаху чистую и занавѣску, и полотна стараго, завернувъ въ него мальчика съ ногами, сѣла на 297 297 Зачеркнуто: лавку рундукъ передъ печью и стала кормить его. Покормивъ его, она заснула. Проснувшись, встала, приготовила ужинать и стала поджидать мужа и свекровь съ поля. —

Дунька помогала ей и Дунька же первая разсказала свекрови и мужу о томъ, что мамушка родила Павлушку другаго. —

Онисимъ <���Бодровъ> родился въ 1721 году въ вотчинѣ, бывшей до самаго этаго же 21 года Гагаринскою. Въ самый годъ его рожденія права на эту вотчину перешли въ другія руки. Дѣдъ Онисима въ самое это время былъ въ 298 298 Зач.: Москвѣ Петербургѣ, куда его завезъ съ собой Прикащикъ Гагаринской, Платонъ Беркутъ.

1.

Съ тѣхъ поръ, какъ онъ сталъ себя помнить, Онисимъ Ивановъ Бодровъ помнилъ себя въ домѣ и во второмъ съ края дворѣ отца своего Ивана Бодрова, <���на краю большой деревни, сидѣвшей на большой дорогѣ>. Прежде всего онъ выучился называть себя — просто Аниска, а потомъ выучился называться и всѣмъ полнымъ именемъ.

— Ну ка, Аниска. Чей ты, скажи? — спрашивалъ его, бывало, отецъ, сидя послѣ обѣда на лавкѣ подъ святыми и притягивая его къ себѣ рукою. —

— Скажи, Анисушка. Не робѣй, свѣтикъ, скажи батѣ, какъ тебя звать, — говорила бабушка, выучившая его этому.

И онъ помнилъ, что и отецъ, и бабушка, и мать, сбиравшая со 299 299 Слово: со написано дважды стола и останавливавшаяся при этомъ, смотрѣли на него ласково, одобрительно, и онъ дѣлалъ большія усилія памяти и выговора, и вдругъ изъ него вырывался тонкій голосокъ и, выпрямляя свою маленькую грудку и встряхивая волосами, онъ вскрикивалъ: Анисимъ Иванычъ Бодровъ.

— Ай молодецъ! — говорилъ отецъ, гладя его своей огромной рукой по головѣ. И только что отецъ выпускалъ его, онъ бѣжалъ къ бабушкѣ, и бабушка тоже ласкала его и давала либо лепешки кусокъ, либо корку кашки.

Бабушка же выучила его молиться, прежде еще, чѣмъ онъ зналъ, какъ зовутъ отца и мать и мѣсто, въ которомъ онъ живетъ.

Каждое утро, какъ только его будили, онъ спалъ съ бабушкой, — когда на печкѣ, когда на конникѣ, когда на полу въ холодной, — бабушка разглаживала ему волосы, становила его лицомъ къ 300 300 Зачеркнуто: святымъ Богу и, показывая, какъ складывать крестъ тремя маленькими его пальчиками, она водила его рученкой не ко лбу, а почти къ маковкѣ, къ правому плечу, лѣвому, къ пупку, пригинала низко его голову къ пупку и заставляла повторять молитву «господи, Іисусе Христе, сыне божій, помилуй насъ», а потомъ «Богородице дево, радуйся» и опять пригинала его голову, а потомъ ужъ мыла его лицо, застегивала воротъ, оправляла поясокъ, разбирала, когда былъ досугъ, разческой волосы и обувала и надѣвала шубенку и пускала на улицу. — Бога Аниска зналъ уже такъ давно, что не могъ вспомнить, когда онъ узналъ про него. Всѣ приказанія свои о томъ, что не надо было дѣлать, бабушка подтверждала указаніемъ на Бога. «Смотри, Богъ не велитъ, свѣтикъ». Когда онъ или хотѣлъ молока въ середу, или хотѣлъ побить братишку, — «Богъ накажетъ, 301 301 Зач.: касатикъ паршивецъ», — говаривала она, указывая рукой на передній уголъ и сама всегда съ ужасомъ и благоговѣніемъ глядя на него. Бабушка такъ глядѣла на образа, какъ она ни на кого и ни на что другое не глядѣла и, понимая этотъ взглядъ, Аниска самъ смотрѣлъ на Икону и свѣчку всегда съ тѣмъ же чувствомъ, которое онъ видѣлъ на лицѣ бабушки. Бабушка была самое главное и близкое лицо во время перваго дѣтства Аниски. Отецъ рѣдко бывалъ дома, мать бывала чаще дома, но всегда она хлопотала то у печки, то ткала, то пряла, то съ ребятами и Аниска мало ее помнилъ. Ребята же всѣ были меньше его. И только ужъ когда Аниска подросъ, онъ сталъ играть съ братишкой Прошкой. Аксютку дѣвку и Родьку онъ качалъ и кормилъ иногда, когда приказывала матушка или бабушка.

————

(1877—1878 г.)

Война кончилась. Войска стояли на югѣ Россіи. — Командующимъ войсками былъ назначенъ извѣстный своимъ счастьемъ и успѣхомъ по службѣ князь Ѳедоръ Мещериновъ. Ему было 34 года, а онъ ужъ былъ Генералъ-лейтенантъ, Генералъ Адъютантъ и Командующій войсками, изъ нѣкотораго приличія только передъ старыми полными генералами не названный Главнокомандующимъ. —

Какъ у всякаго человѣка, быстро идущаго впередъ по избранной дорогѣ, [у князя] были враги и были страстные поклонники. Но враги ничего не могли сказать противъ Мещеринова, кромѣ того, что онъ молодъ и, хотя уменъ, но не такъ 302 302 Не зачеркнуто: какъ уменъ и образованъ какъ можно бы желать въ его положеніи; но никогда Мещериновъ не поставилъ себя въ такое положеніе, гдѣ бы замѣтенъ былъ недостатокъ ума или образованія. Для того, что онъ дѣлалъ, было всегда у него достаточно ума и образованія.

Говорили, что онъ ушелъ такъ далеко, благодаря своему искательству въ властныхъ людяхъ; но никто не могъ сказать, чтобы искательство его было не благородно. Онъ любилъ сильныхъ міра сего, и его любили. И онъ не виноватъ былъ, что его дружбы были въ этомъ сильномъ кругу. Въ униженіи себя передъ кѣмъ либо никто не могъ уличить его. Говорили, что онъ любилъ веселье и женщинъ; но онъ самъ первый говорилъ это. Говорили, что онъ умѣлъ показывать лицомъ товаръ своихъ заслугъ, что была театральность въ его дѣйствіяхъ; но онъ самъ говорилъ, что онъ любитъ 303 303 Зачеркнуто: пышность величіе, и онъ никогда не могъ быть смѣшенъ <���для большой массы>; а если были люди, находившіе смѣшное въ его величіи, то ихъ смѣхъ былъ слишкомъ тонкій, чтобъ сообщаться массамъ и казался смѣхомъ зависти. Страстные поклонники говорили, что онъ былъ великій человѣкъ, очевидно призванный къ великому. Но всѣ — тѣ, которые такъ или иначе думали, должны были соглашаться въ томъ, что человѣкъ этотъ независимо отъ своихъ свойствъ, какъ янтарь независимо отъ своихъ свойствъ, имѣлъ еще какую-то помимочную силу, очевидно сообщавшуюся всѣмъ людямъ, приходившимъ съ нимъ въ сношеніе. —