Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 84

Нынче рубил деревья на канаве и было хорошо. Я рад, что Миша хорош, даже рад тому, что его не тянет сюда, хотя очень будет жаль, коли ты не приедешь. Ну, прощай пока, целую тебя, Мишу, Сашу.

Л. Т.

1От 15 октября.

2Жена Н. В. Давыдова Екатерина Михайловна, рожд. Карпакова.

3Софья Николаевна Давыдова.

4Николай Николаевич Фигнер (1857—1919)—певец, артист русской оперы, и его жена, Медея Ивановна, рожд. Мей (р. 1860 г.)—артистка оперы. Фигнеры в то время жили в недавно ими купленном имении в Тульском уезде, в 6 км. от Ясной Поляны, были лично знакомы с Толстыми и бывали у них и в деревне и в Москве.

5Анна Евгеньевна Звегинцева, рожд. кн. Вонлярлярская.

6Африкан Александрович Шпир (1837—1890) — философ-идеалист. См. т. 53.

7В журнале «Вопросы философии и психологии» труд Шпира напечатан не был. По совету Толстого, «Очерки критической философии» Шпира вышли в 1901 г. отдельной книжкой в изд. «Посредник», Задуманное Толстым предисловие написано не было.

1896 г. Октября 23. Я.П.

Это не письмо, а только напоминание того, что я забыл: пожалуйста, пожалуйста, — это не поручение, а просьба, при встрече с каждым человеком спрашивать: 1) нет ли знакомых в Иркутске таких, кот[орые] могли бы принять участие в заключенных и навестить их, 1и 2) не нужно ли кому хорошего, трезвого, презентабельного человека в швейцары, писаря (тоже спросить у Буланже) на жалованье от 8 р. до 30.

Л. Толстой.

Вчера доехал прекрасно. Как ты, моя милая?

На обороте: Москва. Хамовники, свой дом. Гр. Софье Андревне Толстой.

1В Иркутском дисциплинарном батальоне находились приговоренные за отказ от военной службы крестьянин Петр Ольховик и Кирилл Середа, за которых хлопотал Толстой.

1896 г. Октября 23. Я. П.

Написал тебе это «не письмо », милый друг, и хотел послать с Таней, уехавшей в Тулу, но не успел — она уехала, и вот пишу письмецо, к[оторое] сам свезу в Ясенки. Очень мне вчера было сердечно хорошо провожать тебя, только жалко было, что ты испугалась, и досадно было на бедного, лишенного главного человеческого чувства понимания жизни других людей и поэтому до идиотизма эгоистического Мишу. Пишу это отчасти, даже не отчасти, а совсем для него: ему нужнее всякой тригонометрии и Цицерона учиться понимать жизнь других людей, понимать то, что для других несомненно и часто отравляет жизнь, а для него совершенно неизвестно, то, что другие люди также радуются, страдают, хотят жить также, как и я. Он совершенно лишен этого чутья, и ему надо вырабатывать в себе это чутье, п[отому] ч[то] без него человек — животное и не простое, а страшное, ужасное животное. Говорю я это ему не п[отому], ч[то] он вчера в вагоне, как ты кротко выразилась, ворчал, а п[отому], ч[то] я никогда, исключая как в важных катастрофах, как твоя болезнь, не видал в нем ни искры сочувствия и интереса к чужой жизни — сестер, братьев, твоей, моей. Сочувствие же истинное может выразиться только в обыденной жизни, а не в катастрофах; в исключительных случаях сочувствие не есть сочувствие страдающему, а опять эгоизм — страх перед нарушением привычного и приятного порядка жизни. Меня этот эгоизм ужасает и действует на меня как вид ужасной, гноящейся, вонючей раны.

Я давно набираю это чувство и вот высказал, только больно то, что знаю вперед, что всё, что я сказал, будет спокойно откинуто, как нечто неприятное, нарушающее эгоистическое самодовольство. Если же нет, и ты, Миша, подумаешь и заглянешь в себе и согласишься и захочешь вызвать в себе не достающее, то я буду очень рад. Только признать свои несовершенства, и сейчас же выступят сами собой все хорошие свойства. А они есть в тебе.

Очень уж наболело у меня сердце от этих двух мальчиков. Андрюша, к[оторый] вчера не пришел к тебе, вернулся опять Бог знает когда. Я лег во 2-м часу,его не было. И нынче доволен и горд и куда то исчез опять.

Ужасно тяжело видеть в моей семье такое противуположное всему тому, что нетолько теперь, но всегда прежде считал хорошим.

Ну, довольно. Тебе и так скучно, а я еще докучаю. Да хотелось излить горе. А кому же ближе, как тебе. Лева нынче, смотрю, вставляет сам двойную раму с Дорой. Я всегда этому радуюсь. Маша ходила на деревню к больным; учит сейчас и переписывает письмо, к[оторое] я написал Иркутск[ому] начальн[ику] дисци[плинарного] батальона. 1Я утро спал, писал, последние дни в своей работе запутался и был бы огорчен, если бы не знал, что это бывает и пройдет и еще лучше уяснится. Ты не скучай и не унывай. Ты говорила, что твой приезд мог быть для нас не так приятен, как прежний. Я, напротив, очень был тобой доволен, и очень хорошо было с тобой, и хотел бы тебя не покидать и для тебя и для себя в духовном отношении.

Таня решила 18 переезжать, я не спорю, но я, если думал, то решил, когда выпадет снег; нынче ветрено и похоже на приближение снега.

Я нынче всё утро в постели сочинял стихи в роде Фета, в полусне. В полусне только это простительно.

Целую тебя, Мишу и Сашу.

Еще событие у меня то, что читаю прекрасную, удивительную статью Carpenter, 2англичанина, о науке.

На конверте: Москва. Хамовники, Графине Софье Андревне Толстой, свой дом.

1Впервые опубликовано за границей в книге «Письма П. В. Ольховика», изд. В. Черткова, № 5. Лондон 1897, стр. 25—27. См. т. 69.

2Статью Эдуарда Карпентера «Современная наука» перевел на русский язык С. Л. Толстой; впервые напечатана с предисловием Толстого в журнале «Северный вестник», 1898, № 3.

1896 г. Октября 25. Я. П.

Пишу несколько слов с Андрюшей, к[оторый] всё также огорчителен и жалок. Хотел уехать вчера, не простившись почему-то, — провел ночь вне дома и теперь уезжает с скорым. Как ты перенесла свое положение и дурную погоду? Не переставая думаю о тебе. Писем еще не получали. Верно[?] нынче получим.

Вот просьба, но только чтоб из-за нее ты ничего не предпринимала. В прилагаемой книжке вторая статья: Modern science очень хороша, и мне бы хотелось перевести ее. Маня, в особенности с помощью своего отца, могла бы прекрасно перевести. Статья небольшая, и если ей это улыбается, я очень прошу ее это сделать. Но именно, если это ей приятно.

Целую тебя, Мишу и Сашу.

Л. Т.

Утро 25.

На конверте: Софье Андр. Толстой.

1896 г. Октября 26. Я. П.

От тебя еще не было ни одного письма, милый друг Соня, а я пишу уже третье. Я знаю, что ты не виновата, но мне приятно самому себе похвастаться своим чувством к тебе. Не переставая думаю о тебе, и так хочется влить в тебя спокойствие и уверенность, которые сам чувствую в жизни и кот[орых], я знаю, тебе недостает, и без кот[орых] жить и страшно и стыдно, точно мне дали хорошее приличное платье, а я всё надел навыворот и хожу, неприлично оголившись. — Знаю и утешаюсь тем, что это временно. Та сила жизни, энергия жизни, кот[орая] есть в тебе, запутавшись сначала, после потери привычного русла, и попадая, куда не надо, найдет тот путь, кот[орый] предназначен, — один и тот же всем нам. Я надеюсь и верю, по[тому что] люблю тебя. Самыми странными и непредвиденными нами путями, но сила, жизнь найдет предназначенное ей русло. Ну, довольно об этом.