Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 84

Главное же то, что как Индусы под 60 лет уходят в леса, как всякому старому, религиозному человеку хочется последние года своей жизни посвятить Богу, а не шуткам, каламбурам, сплетням, тенису, так и мне, вступая в свой 70-й год, всеми силами души хочется этого спокойствия, уединения, и хоть не полного согласия, но не кричащегo разногласия своей жизни с своими веровани[ями], с своей совестью.

Если бы открыто сделал это, были бы просьбы, осужде[ния], споры, жалобы, и я бы ослабел, мож[ет] б[ыть], и не исполнил бы своего решения, а оно должно быть исполнено. И потому, пожалуйста, простите меня, если мой поступок сделает вам больно, и в душе своей, главное ты, Соня, отпусти меня добровольно и не ищи меня, и не сетуй на меня, не осуждай меня.

То, что я ушел от тебя, не доказывает того, чтобы я был недоволен тобой. Я знаю, что ты не могла, буквально не могла и не можешь видеть и чувствовать, как я, и потому не могла и не можешь изменять свою жизнь и приносить жертвы ради того, чего не сознаешь. И потому я не осуждаю тебя, а напротив, с любовью и благодарностью вспоминаю длинные 35 лет нашей жизни, в особенности первую половину этого времени, когда ты, с свойственным твоей натуре материнским самоотвержением, так энергически и твердо несла то, к чему считала себя призванной. Ты дала мне и миру то, что могла дать, <���и> дала много материнской любви и сам[о]отвержения, и нельзя не ценить тебя за это. Но в последнем периоде нашей жизни, последние 15 лет мы разошлись. Я не могу думать, что я виноват, п[отому] ч[то] знаю, что изменился я не для себя, не для людей, а п[отому] ч[то] не могу иначе. Не могу и тебя обвинять, что ты не пошла за мной, а благодарю и с любовью вспоминаю и буду вспоминать за то, что ты дала мне. Прощай, дорогая Соня.

Любящий тебя Лев Толстой.

8 Июля 1897 г.

В начале июля 1897 г. в Ясной Поляне гостил С. И. Танеев, что сопровождалось тяжелыми разговорами и столкновениями между Толстым и женой (см. об этом записи в дневнике С. А. Толстой под 4, 5 и 6 июля, стр. 134—135). Примирение состоялось 9 июля, в результате письмо в 1897 г. не было передано Толстым. О дальнейшей судьбе письма мы узнаем из сообщения H. Л. Оболенского, мужа Марьи Львовны, сделанного уже после смерти Толстого. Это письмо вместе с другим Толстой хранил под подкладкой клеенчатого кресла в своем кабинете. В 1907 г. Толстой вынул письма и передал Н. Л. Оболенскому. «Это он мне велел взять, — пишет Н. Л. Оболенский, — и хранить пока у себя, что я и сделал, пока не отдал его Мих. С. Сухотину для передачи Софье Андреевне теперь. Когда после смерти Л. Н-ча С. A-не передали этот серый пакет, она вынула оттуда два письма, прочтя одно, она тотчас разорвала его; другое письмо именно было об уходе его, предполагавшемся в 1897 году» (В. Чертков, «Уход Толстого», М. 1922, стр. 118—119). На конверте (сером), о котором сообщает Н. Л. Оболенский, написано:

«Если не будет особого от меня об этом письме решения, то переда[ть] его после моей смерти С. А.».

1897 г. Августа 25. Я. П.

Как Коля 1писал тебе, с Машей хорошо. 2Только бы так шло равномерно и не испортилось. Остальные все благополучны, в том числе и я. Доволен своей работой. 3

Как ты доехала и провела первый день?

Сейчас сидят все за чаем; пришел и Лева с Дорой и Сухотин, кот[орый] сейчас уезжает.

Писать больше нечего.

Жду от тебя известий, и хороших в смысле твоего здоровья: сна и спокойствия нервов.

Целую тебя и Мишу.

Л. Т.

1Письмо Н. Л. Оболенского на открытке с почт. шт. «Москва, 26. VIII 1897» (ACT).

2«У дочери Маши вскоре после ее замужества был тиф» (п. С. А.).

3Над статьей «Что такое искусство?»

1897 г. Сентября 14 или 15. Я. П.

Маша, вероятно, всё описала тебе и о себе, и о наших посетителях, 1милая Соня, я же только пишу, чтобы о себе сказать: посетители вместе с чирьем, кот[орый] я не могу забыть, немного портят мне жизнь, т. е. не портят, а делают менее приятными досуги. St. John 2очень милый и хороший человек. Lodian 3совсем грубое существо и вовсе ненужное и чуждое мне, чирей же и вовсе ненужный и неприятный посетитель. Работаю всё по прежне[му] над тем же и не скучаю этим, по[тому] ч[то] подвигаюсь.

Погода чудная. Теперь I hope. I hope, что твои ноги, — ломота только случайное в связи с твоим состоянием недомогания, и главное, что в Москве тишина, хотя должно бы быть обратное, и ничто тебя не тревожит, что Миша хорош и зубы благополучны и скоро вставляются. Таня всё расскажет. Погодой я мало пользуюсь от чирья и гостей. Ну, прощай, целую тебя и Мишу.

Л. Т.

Сейчас вечер, засел писать письма.

На конверте : Москва. Хамовники, 21. Графине С. А. Толстой.

1М. Л. Оболенская писала 14 сентября 1897 г.: «У нас всё хорошо, немножко папа утомлен англичанами, но они уезжают: один сегодня, другой завтра утром» (ACT).

2Артур Карлович Син-Джон — англичанин, был офицером индийской службы. Под влиянием идей Толстого вышел в отставку и поселился в Перлей, в земледельческой колонии. В 1897 г. приехал в Россию для передачи пожертвований духоборам от английских квакеров. Распоряжением кавказского главноначальствующего был с Кавказа выслан, а затем и из России вообще. Поселился с духоборами на острове Кипр, а в 1899 г. переехал в Канаду.

3По рассказу H. Л. Оболенского, Лодиан выдавал себя за американского инженера, на самом же деле был японским шпионом, пробиравшимся осмотреть Тульский оружейный завод (по записи Д. П. Маковицкого — «Яснополянские записки», II, стр. 73).

1897 г. Сентября 21. Я. П.

Милая Соня,

Я в этот твой отъезд не писал тебе — написал только раз, и то не от души, — п[отому] ч[то] у меня б[ыло] по отношению тебя неприятное чувство за письмо в Шведские газеты 1. Я думал, что после того, как я согласился 2подождать и Буланже говорил с тобой, что ты сама пошлешь его, хотя и сомневался. Я думал это тем более, что нигде не нашел этого письма. Но когда написала мне, 3что ты считаешь, что это дело покончено, мне стало очень неприятно. Рада Бога, Соня, пойми, и прими это раз навсегда, что опасно ли это по твоему мнению или не опасно, я руководиться тем, что, как, кому писать, не могу твоими желаниями и советами, могу принимать их в соображение и стараться как можно менее огорчать тебя, что я и делаю. Так вот и теперь, без тебя приехали опять молока[не], прося помочь им выручить детей. Я написал было очень резкую статью в заграничные издания, 4потом решил, что этого еще не следует делать, и написал довольно мягкое, — мягче прежнего письмо Государю 5и опять Олсуфь[еву], 6Heath’y 7и Л[изавете] И[вановне] Чертковой. 8Письмо посылаю тебе. Статью же в Шведские газеты я должен написать, и вновь написал ее, и теперь с тем Шведом, 9к[оторый] был весной и к[оторый] заехал опять и рассказал мне подробности про деньги Нобеля, 10перевожу ее по-Шведски. Ради Бога, милая Соня, будь благоразумна, отгони неосновательный страх, а если не можешь, то перенеси его спокойно, не нарушая наших хороших отношений, к[оторыми] мы оба так дорожим, п[отому] что дорожим друг другом, п[отому] ч[то] изменить этого нельзя, и я буду писать всегда то, что по своей совести и внутреннему убеждению считаю и буду считать нужным и должным, не соображаясь ни с какими? внешними соображениями, в том числе и с тем, что это тебе неприятно. Хотя делать тебе неприятное мне ужасно мучительно. Так вот, Соня, обдумай всё хорошенько, с Богом, и приезжай здоровая, веселая и добрая. С любовью ожидаю тебя.