Мигель Сервантес Сааведра - Дон Кихот

У герцога был дворецкий, большой шутник и забавник. Это он придумал и разыграл сцену в лесу, поручив одному из пажей роль Дульсинеи. В скором времени он устроил новое чрезвычайно забавное представление.

На другой день после достопримечательного происшествия в лесу герцогиня спросила Санчо, приступил ли он к покаянным упражнениям для освобождения Дульсинеи от чар злых волшебников. Санчо ответил, что приступил и уже нанес себе пять ударов. Герцогиня спросила, чем он их нанес. Санчо ответил:

— Да просто рукой.

— Что же это за бичевание! — сказала герцогиня. — Я убеждена, что ваша снисходительность к себе не понравится мудрому Мерлину. Вам, Санчо, следует завести себе добрую плеть. А такой дешевой ценой, как шлепки ладонью, нельзя купить свободу сеньоры Дульсинеи. Заметьте, Санчо, что дела милосердия, выполняемые нерадиво, не имеют значения и никогда не зачитываются.

На это Санчо ответил:

— А вы, ваша светлость, подарите мне подходящую плетку. Ее я и пущу в ход, если она не слишком больно стегает. Разрешите доложить вашей милости, что, хотя я и мужик, а тело у меня более похоже на вату, чем на дерюгу, и не годится мне калечить себя ради чужой прибыли.

— В добрый час, — ответила герцогиня, — завтра же подарю вам плетку, которая как нельзя лучше подойдет к вашей нежной коже.

Санчо помолчал с минуту, а затем, желая переменить разговор, сказал:

— Да будет известно вашему величию, дорогая сеньора, что я решил послать письмо моей жене Тересе Пансе. Там я рассказываю обо всем, что со мной случилось во время моих странствований. Мне бы очень хотелось, чтобы ваше мудрейшество прочли его, прежде чем я его отправлю. Мне кажется, что оно написано совершенно так, как должны писать губернаторы.

— А кто ж сочинил его? — спросила герцогиня.

— Да кому же было сочинить его, как не мне, грешному? — ответил Санчо.

— А написали его тоже вы сами? — продолжала герцогиня.

— Ишь, чего вы захотели, ваша милость! — ответил Санчо. — Да ведь я ни читать, ни писать не умею. Умею только кое-как нацарапать свое имя. Письмо с моих слов написал ваш дворецкий.

— Ну, дайте посмотреть, — сказала герцогиня. — Оно, наверное, очень умно и интересно.

Санчо вытащил из-за пазухи незапечатанное письмо и передал его герцогине.

Ну, милая Тереса, теперь уже недолго мне дожидаться губернаторства. Только оно вскочит мне в хорошую порку. Всего этого ты не поймешь сейчас, дорогая жена, но в другой раз я объясню тебе все подробно. Да будет тебе ведомо, Тереса, что я твердо решил, что ты должна разъезжать в карете, а пешком пусть ходит кошка за мышами. Ты жена губернатора, — смотри же, не позволяй никому наступать тебе на пятки. При сем посылаю зеленый охотничий кафтан, который мне пожаловала сеньора герцогиня; постарайся его переделать на корсаж и юбку для нашей дочки. О господине моем Дон Кихоте в здешних краях говорят, что он, хотя и сумасшедший, но умник, хотя и чудак, но забавник. Прибавляют, что я ни в чем не уступаю моему сеньору. Побывали мы в пещере Монтесинос, и мудрый Мерлин, желая избавить Дульсинею Тобосскую, которую на родине все называют попросту Альдонсой Лоренсо, от чар злых разбойников, избрал меня в ее освободители. Я должен нанести себе три тысячи триста ударов плетью, и тогда она будет освобождена. Смотри только, никому не говори об этом. Коли вынесешь на люди свои дела, один тебе скажет — черное, а другой — белое. Через несколько дней я отправляюсь на свой остров. Очень мне хочется нажить побольше денег. Говорят, впрочем, что и все вновь испеченные губернаторы пылают таким желанием. Когда я обживусь на новом месте, непременно напишу тебе, стоит ли тебе приезжать или нет. Серый чувствует себя хорошо и шлет тебе поклоны. Я ни за что не расстанусь с ним, хотя бы меня произвели в турецкие султаны. Герцогиня, моя госпожа, тысячу раз целует тебе ручки, а ты передай ей две или три тысячи поцелуев. Любезные слова, как говорит мой господин, обходятся дешево. На этот раз господу богу не угодно было послать мне чемоданчик с червонцами. Но ты не огорчайся, милая Тереса. Подожди немного: вот стану я губернатором, так мы с тобой набелим полотна. Ну, словом, так или иначе, а я сделаю тебя богатой.

Прочитав письмо, герцогиня сказала:

— Письмо отличное, но в одном месте наш добрый губернатор немного сбился с пути истинного: там, где он высказывает такое сильное корыстолюбие. Боюсь, как бы цветочки не завяли прежде, чем успеют расцвести. Ведь жадность рвет мешок, а корыстолюбивый правитель не может творить правый суд.

— Да я совсем не то хотел сказать, сеньора, — ответил Санчо. — Впрочем, если вашей милости кажется, что письмо написано не так, как следует, — давайте порвем его. Боюсь только, чтобы другое не вышло еще хуже. Трудно мне полагаться лишь на мои собственные мозги.

— Нет, нет, — возразила герцогиня, — письмо написано отлично, и мне хочется показать его герцогу.

С этими словами она направилась в сад, где было решено обедать в этот день.

Герцогиня показала письмо герцогу, и тот прочел его с огромным удовольствием. Обед прошел очень оживленно и весело. Наконец убрали со стола. Однако герцог и герцогиня все еще продолжали сидеть, наслаждаясь забавными шутками Санчо. Вечер был тихий и спокойный. Вдруг послышался заунывный звук флейты и глухой, тревожный грохот барабана. Все были поражены этой воинственной и печальной музыкой, особенно Дон Кихот, который от волнения не мог усидеть на месте. Санчо же со страха забрался в свое привычное убежище, то есть поближе к юбкам герцогини, ибо, по правде сказать, доносившиеся из сада звуки были очень тревожны и унылы. Между тем, пока все присутствующие переглядывались в большом смущении, в сад вошли два человека в таких широких и длинных траурных одеждах, что край их волочился по земле. Они ударяли в большой барабан, обтянутый черной тканью. Позади шел флейтист, также весь в черном, а за флейтистом шествовал человек гигантского роста, закутанный в черный-пречерный кафтан с огромным шлейфом; широкая черная перевязь опоясывала его поверх кафтана, и на ней висел громаднейший ятаган в черной оправе и в таких же ножнах. Лицо человека было закрыто прозрачным черным покрывалом, сквозь которое просвечивала длинная, белая как снег борода. Он выступал величественно и важно в такт барабану. Его громадный рост, гордая поступь, черное облачение и свита могли бы смутить всякого, тем более что никто не знал, кто он такой.