Джонатан Свифт - Путешествия Гулливера (в пересказе для детей)

Один раз коршун, паривший над садом, камнем упал прямо на него. Но Гулливер не растерялся, выхватил из ножен свою шпагу и, обороняясь ею, бросился в заросли кустов.

Если бы не этот ловкий манёвр, коршун, наверно, унёс бы его в своих когтях.

В другой раз во время прогулки Гулливер взобрался на вершину какого-то холмика и вдруг по шею провалился в нору, вырытую кротом.

Трудно даже рассказать, чего ему стоило выбраться оттуда, но он всё-таки выбрался сам, без посторонней помощи, и ни одним словом ни одной живой душе не обмолвился об этом происшествии.

В третий раз он вернулся к Глюмдальклич хромая и сказал ей, что слегка подвернул ногу. На самом деле, гуляя в одиночестве и вспоминая свою милую Англию, он нечаянно наткнулся на раковину улитки и чуть не сломал себе ступню.

Странное чувство испытывал Гулливер во время своих одиноких прогулок: ему было и хорошо, и жутко, и грустно.

Даже самые маленькие птички нисколько не боялись его: они спокойно занимались своими делами – прыгали, суетились, отыскивали червяков и букашек, как будто Гулливера вовсе и не было возле них.

Однажды какой-то смелый дрозд, задорно чирикнув, подскочил к бедному Грильдригу и клювом выхватил у него из рук кусок пирога, который Глюмдальклич дала ему на завтрак.

Если Гулливер пытался поймать какую-нибудь птицу, она преспокойно поворачивалась к нему и норовила клюнуть прямо в голову или в протянутые руки. Гулливер невольно отскакивал.

Но как-то раз он всё-таки изловчился и, взяв толстую дубинку, так метко запустил ею в какую-то неповоротливую коноплянку, что та повалилась замертво. Тогда Гулливер схватил её обеими руками за шею и с торжеством потащил к нянюшке, чтобы поскорей показать ей свою добычу.

И вдруг птица ожила.

Оказалось, что она вовсе не была убита, а только оглушена сильным ударом палки.

Коноплянка начала кричать и вырываться. Она била Гулливера крыльями по голове, по плечам, по рукам. Ударить его клювом ей не удавалось, потому что Гулливер держал её на вытянутых руках.

Он уже чувствовал, что руки его слабеют и коноплянка вот-вот вырвется и улетит.

Но тут на выручку подоспел один из королевских слуг. Он свернул разъярённой коноплянке голову и отнёс охотника вместе с добычей к госпоже Глюмдальклич.

На следующий день по приказанию королевы коноплянку зажарили и подали Гулливеру на обед.

Птица была немного крупнее, чем лебеди, которых он видел у себя на родине, и мясо её оказалось жестковато.

Гулливер часто рассказывал королеве о своих прежних морских путешествиях.

Королева слушала его очень внимательно и однажды спросила, умеет ли он обращаться с парусами и вёслами.

– Я корабельный врач, – ответил Гулливер, – и всю свою жизнь провёл на море. С парусом я управляюсь не хуже настоящего матроса.

– А не хочешь ли ты, мой милый Грильдриг, покататься на лодке? Я думаю, это было бы очень полезно для твоего здоровья, – сказала королева.

Гулливер только усмехнулся. Самые маленькие лодочки в Бробдингнеге были больше и тяжелее первоклассных военных кораблей его родной Англии. Нечего было и думать справиться с такой лодкой.

– А если я закажу для тебя игрушечный кораблик? – спросила королева.

– Боюсь, ваше величество, что его ждёт судьба всех игрушечных корабликов: морские волны перевернут и унесут его, как ореховую скорлупку!

– Я закажу для тебя и кораблик, и море, – сказала королева.

Через десять дней игрушечных дел мастер изготовил по рисунку и указаниям Гулливера красивую и прочную лодочку со всеми снастями.

В этой лодочке могло бы поместиться восемь гребцов обыкновенной человеческой породы.

Чтобы испытать эту игрушку, её сначала пустили в лохань с водой, но в лохани было так тесно, что Гулливер едва мог пошевелить веслом.

– Не горюй, Грильдриг, – сказала королева, – скоро будет готово твоё море.

И в самом деле, через несколько дней море было готово.

По приказу королевы плотник смастерил большое деревянное корыто, длиной в триста шагов, шириной в пятьдесят и глубиной больше чем в сажень.

Корыто хорошо просмолили и поставили в одной из комнат дворца. Каждые два-три дня воду из него выливали и двое слуг в каких-нибудь полчаса наполняли корыто свежей водой.

По этому игрушечному морю Гулливер часто катался на своей лодке.

Королева и принцессы очень любили смотреть, как ловко он орудует вёслами.

Иногда Гулливер ставил парус, а придворные дамы с помощью своих вееров то нагоняли попутный ветер, то поднимали целую бурю.

Когда они уставали, на парус дули пажи, и часто Гулливеру бывало совсем нелегко справиться с таким сильным ветром.

После катания Глюмдальклич уносила лодку к себе в комнату и вешала на гвоздь для просушки.

Однажды Гулливер чуть не утонул в своём корыте. Вот как это произошло.

Старая придворная дама, учительница Глюмдальклич, взяла Гулливера двумя пальцами и хотела посадить в лодку.

Но в эту минуту кто-то окликнул её. Она обернулась, чуть разжала пальцы, и Гулливер выскользнул у неё из руки.

Он бы непременно утонул или разбился, рухнув с шестисаженной высоты на край корыта или на деревянные мостки, но, к счастью, зацепился за булавку, торчавшую из кружевной косынки старой дамы. Головка булавки прошла у него под поясом и под рубашкой, и бедняга повис в воздухе, замирая от ужаса и стараясь не шевелиться, чтобы не сорваться с булавки.

А старая дама растерянно глядела вокруг и никак не могла понять, куда же девался Гулливер.

Тут подбежала проворная Глюмдальклич и осторожно, стараясь не поцарапать, освободила Гулливера от булавки.

В этот день прогулка на лодке так и не состоялась. Гулливер чувствовал себя нехорошо, и ему не хотелось кататься.

В другой раз ему пришлось выдержать во время прогулки настоящий морской бой.

Слуга, которому поручено было менять в корыте воду, как-то недоглядел и принёс в ведре большую зелёную лягушку. Он перевернул ведро над корытом, выплеснул воду вместе с лягушкой и ушёл.

Лягушка притаилась на дне и, пока Гулливера сажали в лодку, тихонько сидела в углу. Но чуть только Гулливер отчалил от берега, она одним прыжком вскочила в лодку. Лодка так сильно накренилась на одну сторону, что Гулливер должен был всей тяжестью навалиться на другой борт, а не то бы она непременно опрокинулась.

Он налёг на вёсла, чтобы скорей причалить к пристани, но лягушка, словно нарочно, мешала ему. Напуганная суетой, которая поднялась вокруг, она стала метаться взад и вперёд: с носа на корму, с правого борта на левый. При каждом её прыжке Гулливера так и обдавало целыми потоками воды.

Он морщился и сжимал зубы, стараясь уклониться от прикосновения к её скользкой бугристой коже. А ростом эта лягушка была с хорошую породистую корову.