Чарльз Диккенс - Сверчок за очагом (пер.Линдегрен)

— Я очень радъ, что прошло, — пробормоталъ Текльтонъ, окидывая комнату своимъ выразительнымъ глазомъ. — Хотѣлось бы мнѣ знать, куда это ушло и что это было?.. Гм… Отправимтесь, Калебъ! Кто это тамъ съ сѣдыми волосами?

— Знать не знаю, сэръ, — шепотомъ отвѣчалъ Калебъ. — Ни когда не видывалъ его въ жизни. Отличная фигура для грызуна орѣховъ, совсѣмъ новая модель! Съ челюстью на шарнирахъ, открывающейся до самаго жилета, онъ былъ бы великолѣпенъ.

— Недостаточно безобразенъ, — замѣтилъ Текльтонъ.

— Или хоть бы для спичечницы, — продолжалъ Калебъ, погруженый въ созерцаніе, — что за модель! Выдолбить ему голову, чтобъ класть туда спички; поднять пятки кверху для чирканья по нимъ; какая вышла бы роскошная спичечница для украшенія каминной полки въ комнатѣ джентльмена!

— Недостаточно безобразенъ и на половину, — возразилъ Текльтонъ. — Ровно ничего въ немъ интереснаго! Пойдемте! Берите этотъ ящикъ. Ну, теперь вы оправились, надѣюсь?

— О, все прошло! совершенно прошло! — отвѣчала молодая женщина, поспѣшно махнувъ ему рукою, чтобъ онъ уходилъ. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказалъ въ свою очередь гость. — Прощайте, Джонъ Пирибинглъ! Несите осторожнѣе ящикъ, Калебъ. Если вы его уроните, тутъ вамъ и смерть. Темнота хоть глазъ выколи, а погода еще хуже давешней, полюбуйтесь-ка. Доброй ночи!

Окинувъ еще разъ комнату зоркимъ взглядомъ, онъ вышелъ въ сопровожденіи Калеба, тащившаго свадебный пирогъ на головѣ.

Фургонщикъ быль тамъ пораженъ поведеніемъ своей маленькой жены и такъ старался успокоить и ободрить ее, что почти забылъ о присутствіи незнакомца до ухода постороннихъ, когда тотъ остался ихъ единственнымъ гостемъ.

— Чего онъ тутъ сидитъ? — сказалъ Джонъ, кивая на него женѣ. — Надо намекнуть ему, чтобъ онъ уходилъ.

— Извините меня, мой другъ, — сказалъ старый джентльменъ, подходя въ хозяину; мнѣ тѣмъ болѣе совѣстно, что ваша жена, кажется, не совсѣмъ здорова; но мой провожатый, безъ котораго я почти не могу обойтись, по своему убожеству, — онъ указалъ на свои уши и покачалъ головой, — почему-то не пришелъ; боюсь, что тутъ вышло недоразумѣніе. Дурная погода, заставившая меня искать убѣжища въ вашей удобной фурѣ, нисколько не поправилось. Не будете ли вы такъ добры дать мнѣ у себя ночлегъ за плату?

— Конечно, конечно, — подхватила Дотъ, — съ большимъ удовольствіемъ.

— О, — промолвилъ хозяинъ, удивленный такой поспѣшностью съ ея стороны. — Положимъ, я ничего не имѣю противъ этого, а только, право, не знаю…

— Шш! — перебила его жена. — Милый Джонъ!

— Да вѣдь онъ совершенно глухъ, — возразилъ Джонъ.

— Конечно, но все-таки… Да, сэръ, разумѣется. Да, разумѣется! Я сейчасъ приготовлю ему постель наверху, Джонъ.

Когда она выбѣгала изъ комнаты, перемѣнчивость ея настроенія и странная суетливость до того поразили мужа, что онъ остановился, глядя ей вслѣдъ, совершенно сбитый съ толку.

— Вотъ мамочки пошли стлать постельки, — занимала между тѣмъ миссъ Слоубой ребенка;- а волосы у него выростутъ темнорусые и курчавые, и когда снимутъ съ него шапочки, всѣ милочки испугаются, всѣ, всѣ, кто будетъ сидѣть у огня.

Съ тѣмъ безотчетнымъ влеченіемъ останавливаться на пустякахъ, которое часто овладѣваетъ смущеннымъ и разстроеннымъ умомъ, фургонщикъ машинально повторялъ эти нелѣпыя слова, прохаживаясь взадъ и впередъ по комнатѣ. Онъ твердилъ ихъ столько разъ, что выучилъ наизусть и продолжалъ повторять ихъ, какъ затверженный урокъ, даже когда Тилли умолкла и принялась растирать ладонями обнаженную головку младенца, (какъ дѣлаютъ это нянюшки для здоровья), послѣ чего снова надѣла ребенку чепчикъ.

— «И всѣ милочки испугаются»… Гм! Удивляюсь, что могло напугать Дотъ! — бормоталъ хозяинъ, шагая по комнатѣ.

Онъ отгонялъ отъ себя внушенія Текльтона, однако, они вызывали въ немъ смутную, неопредѣленную тревогу. Вѣдь этотъ Текльтонъ былъ смѣтливъ и хитеръ, а Джонъ съ горечью сознавалъ свою недальновидность, и язвительный намекъ гостя точилъ ему сердце. Конечно, онъ не думалъ искать связи между рѣчами Текльтона и страннымъ поведеніемъ своей жены, но то и другое почему-то тѣсно сплеталось между собою, и онъ не могъ разъединить этихъ двухъ обстоятельствъ.

Скоро постель была готова, и незнакомецъ, отказавшійся отъ всякаго угощенія, кромѣ чашки чая, удалился. Тогда Дотъ — совершенно оправившись, по ея словамъ, — придвинула большое кресло къ камину для своего мужа; набила трубку и подала ему, послѣ чего сѣла на низенькую скамеечку рядомъ съ нимъ.

Она всегда сидѣла на этой скамеечкѣ, вѣроятно, находя ее очень удобной и милой.

Мало по малу Дотъ сдѣлалась самой искусной набивательницей трубокъ на четырехъ четвертяхъ земного шара. Надо было видѣть, какъ она засовывала свой тоненькій мизинчикъ въ трубку и потомъ дула въ нее, чтобъ прочистить устье; затѣмъ, дѣлая видъ, будто бы она боится, что трубка засорена, молодая женщина продувала ее нѣсколько разъ и подносила къ глазамъ, какъ телескопъ, гримасничая своимъ хорошенькимъ личикомъ. Въ эти минуты миссисъ Пирибингль была несравненна. Что же касается набивки табаку, то она дѣлала это мастерски; а ея ловкое подаванье огня свернутымъ клочкомъ бумаги, у самаго носа мужа, когда онъ бралъ въ ротъ чубукъ, — это было художество, настоящее художество!

И сверчокъ съ чайникомъ, затянувши свою свою пѣсню, подтвердили это. И огонь, разгорѣвшійся опять, подтвердилъ это. И маленькій косарь на часахъ за своей непрерывной работой подтвердилъ это. Охотнѣе же всѣхъ согласился съ тѣмъ фургонщикъ, лобъ котораго разгладился, а лицо просіяло.

И когда онъ трезво и задумчиво попыхивалъ своей старой трубкой, а голландскіе часы тикали, багровое пламя пылало, и сверчокъ трещалъ, этотъ геній очага и дома (сверчокъ дѣйствительно былъ имъ) появился въ комнатѣ въ видѣ волшебнаго эльфа и началъ развертывать передъ хозяиномъ одну картину его семейнаго счастья за другою. Многочисленные образы Дотъ всѣхъ возрастовъ и величинъ наполнили комнату. Маленькія Дотъ въ видѣ веселыхъ дѣвочекъ рѣзвились передъ Джономъ, сбирая цвѣты по полямъ и лугамъ; застѣнчивыя Дотъ, которыя принимали его ухаживанья не то благосклонно, не то нерѣшительно; новобрачныя Дотъ, входящія въ дверь и съ удивленіемъ принимающія ключи отъ хозяйства; Дотъ — юныя матери въ сопровожденіи воображаемыхъ Тилли Слоубой, несущихъ крестить младенцевъ; болѣе зрѣлыя Дотъ, все еще молодыя и цвѣтущія, — любующіяся дочерями на деревенскихъ балахъ; располнѣвшія Дотъ, окруженныя и осаждаемыя кучками румяныхъ внуковъ; дряхлыя Дотъ, которыя опирались на палки, и пошатывались отъ слабости на ходу. Тутъ были также и старые фургонщики съ ослѣпшими старыми Боксерами, лежавшими у ихъ ногъ; и фургоны поновѣе съ возницами помоложе («братья Пирибингль», судя по надписи на повозкахъ); и больные, и старые фургонщики, которымъ услуживали нѣжнѣйшія руки; и могилы умершихъ старыхъ фургонщиковъ, зеленѣющія на кладбищѣ. Когда же сверчокъ показалъ ему всѣ эти картины — Джонъ видѣлъ ихъ ясно, хотя глаза его были устремлены на огонь — на сердцѣ у него стало легко и весело; онъ поблагодарилъ своихъ домашнихъ боговъ отъ души и выбросилъ вонъ изъ головы Грэффа и Текльтона.