Владимир Жаботинский - Дон Альцехан

— Во-первых, я. Во-вторых, еще пять. Теперь прибавился шестой. И какой шестой! Знаменитость! Великолепно!

— Да что же в этом для вас великолепного? Ведь чем больше кандидатов, тем у вас меньше шансов.

— Ничуть. Напротив, именно потому, что Теста-ди-Леньо — знаменитость, он легко отобьет по несколько голосов у каждого из прежних пяти! Мои соперники все вместе располагают, скажем, ста голосами: чем больше кандидатов, тем меньше голосов из этого числа достанется на долю каждого! Понимаете?

— Ничего не понимаю. Разве этот самый Теста-ди-Леньо не может отбить несколько десятков голосов и у вас?

Он посмотрел на меня так, как смотрят на сумасшедших.

— У меня?! У меня нельзя отбить ни одного белого шара. У меня все избиратели неотчуждаемые!

— Как так?

— Очень просто.

Он вытащил опять из кармана свои документы и подал мне один из них. Это была телеграмма:

«Scarpepaiacinquantaspeditegranvelocità».

— Пятьдесят пар башмаков посланы большой скоростью, — повторил я, недоумевая. — Что это значит?

— О! — сказал он, — это очень простой и удобный способ. Я даю каждому из моих избирателей — которые победнее — по одному башмаку и говорю: подавайте голоса за меня; если я буду избран, получите по второму башмаку. Таким образом мы друг в друге уверены. Избиратель уверен, что в случае успеха я его не обману, ибо на что мне самому башмак без пары? Я же уверен в его голосе, ибо раз у человека есть уже один новый башмак, ему, естественно, хочется получить и второй! Понимаете?

После обеда мы пошли гулять по местечку и осматривать достопримечательности, и все прохожие кланялись и говорили:

— Буона сера, дон Альцехан.

Многих дон Альцехан останавливал и знакомил со мной:

— Позвольте вас представить: известный русский писатель и мой близкий друг. Узнав, что я здесь, решил приехать сюда на неделю, хотя страшно занят и спешит, но согласился сделать это ради меня. Он напишет о нашей Бука-Канучча во всех русских журналах! Он прославит имя нашего города во всей русской земле! Оттуда станут к нам стекаться туристы, завяжутся сношения торговые, город разбогатеет и разрастется! Так я умею заботиться о благе отчизны!

Мы дошли до какого-то грязного переулка, и мой спутник остановился перед дверью сарая, на которой было мелом выведено:

— Здесь покупаются подержанные вещи.

Дон Альцехан объяснил мне:

— Тут живет избиратель, у которого я еще не был.

И постучался.

Дверь заверещала и отворилась: на пороге стоял грязный старик с очками на носу. Он посмотрел на нас подозрительно и сказал:

— Фрачная пара, почти новая, на один вечер пять лир, залог десять лир!

Дон Альцехан выступил вперед:

— Друг мой! Дон Вито! Старый друг! — с чувством сказал он, — неужели вы меня не узнаете? А я вас сразу бы узнал! Неужели вы не помните меня, который столько раз сбывал в ваши честные руки свои скромные одежды?

Старик проворчал:

— Мы ходим по дворам и покупаем старые вещи, и смотрим не в лицо людям, а на сукно, чтобы нам не подсунули штопаного за новое. Не могу я помнить в лицо всех моих клиентов.

— О! — с чувством сказал дон Альцехан, — неутомимый старый труженик! Как я ценю ваш закаленный характер! Именно таких людей хотел бы я иметь советниками и помощниками, когда буду синдиком города Бука-Канучча! Ибо, надо вам знать, почтенный дон Вито, я выставляю свою кандидатуру. Я глубоко уверен, что вы против нее ничего не имеете. Я был бы очень счастлив, если бы мог рассчитывать на поддержку столь выдающегося негоцианта. Достигнув ответственного поста, я надеюсь привести в исполнение одну мою заветную мечту. Мечту об улучшении благосостояния честного класса скупщиков подержанных вещей! Я чту это сословие! Я считаю функцию его одной из священнейших и полезнейших общественных функций! Я помогу ему высоко поднять свое цеховое знамя и водрузить его на почтенном месте! Но, впрочем, я вас покидаю: вы, конечно, заняты, да и мой друг — известный русский писатель, знающий вас по моим рассказам и пожелавший непременно повидать вас — мой друг тоже спешит. Мое почтение, добрый, старый друг!

На следующее утро дон Альцехан ворвался ко мне с криком:

— Эврика! Новая идея!

— В чем дело?

— Я сейчас телеграфирую: «Мужские башмаки не нужны, будут высланы обратно; высылайте 50 пар женских».

— Почему?

— Я решил раздать по одному башмаку не самим избирателям, а их женам. Так будет вернее! Жены тогда сами будут следить за мужьями и внушать им с утра до ночи, чтобы подавали голоса за меня! Таким образом я построю свою кандидатуру на фундаменте семейного мира! Понимаете?

Через два дня он вбежал ко мне, утомленный, но радостный, и объявил:

— Готово. Башмаки прибыли и розданы. Эффект поражающий! Моя победа обеспечена! Даже мои враги это чувствуют: они кричат на всех перекрестках, что им теперь безразлично — пусть победит какой угодно из моих шести соперников, лишь бы только не я! Несчастные! Я их презираю! Я о них сожалею!

И дон Альцехан упал на стул, восклицая:

— Уфф! Устал. Ну, теперь скоро конец хлопотам. Теперь осталась только вечеринка — и я могу спокойно ждать рокового дня!

— Какая вечеринка?

— Вечеринка с угощением. По случаю того, что жене моей исполняется двадцать семь с половиной лет. Я угощаю своих избирателей. Будет очень скромно и мило: макароны, по бутылке вина Кьянти, и в заключение мускат вместо шампанского…

Я был на этой вечеринке и сидел рядом с дон Вито — скупщиком подержанных вещей. За столом было еще несколько человек того же цеха, затем присутствовали извозчики, погонщики мулов, мясники, два артельщика ассенизационного обоза и другие лица. Всего человек до пятидесяти.

Дон Альцехан с бокалом муската в руках восклицал:

— Пусть шипят против меня все эти люди в крахмальных воротничках! Я презираю их! Я дорожу только тем сердцем, которое бьется под рабочей блузой простолюдина, я ценю только пожатие грубой, но честной руки труженика! Долой накрахмаленные воротнички! Я друг простого народа!

Поздно ночью, когда все разошлись, он сидел у меня в комнате, писал цифры на бумажке и считал:

— Всех избирателей около 200. У меня верных 80 голосов. Следовательно, у моих противников 120. Их шесть человек, ergo, на каждого придется по 20 голосов. В крайнем случае, Теста-ди-Леньо получит 30 или 40, но и тогда ему далеко до меня!

В день выборов он с утра исчез. Я ждал его, потом соскучился и пошел в горы гулять.

Вернулся я часам к четырем и позвонил.

Мне открыл дверь сам дон Альцехан, бледный, растерянный, уничтоженный.

— Что с вами? — воскликнул я.

Он упал ко мне на шею.

— Поражен, побит, побежден! — простонал он.

Я дал ему воды, усадил его и спросил, как это могло случиться: