Евгения Марлитт - В доме Шиллинга

И этотъ слабый свѣтъ озарялъ досчатую загородку подъ лѣстницей, ведущей наверхъ, гдѣ были кролики. Витъ хваталъ за уши несчастныхъ кроликовъ, поднималъ ихъ и подбрасывалъ на воздухъ, потомъ стремглавъ кинулся по круглой темной деревянной лѣстницѣ, куда за нимъ послѣдовалъ также Іозе. Этотъ нѣжный ребенокъ, жизнь котораго съ первой минуты охранялась, какъ жизнь принца, пробирался по старому заброшенному надворному строенію, карабкался по опаснымъ лѣстницамъ и качающимся балкамъ, беззаботно npoбегалъ около темныхъ зіяющихъ отверстій, черезъ которыя бросали на помостъ мѣшки съ хлѣбомъ, безъ возраженія слѣдуя по пятамъ за безпокойнымъ большимъ мальчикомъ, и изъ всѣхъ силъ старался такъ же топать, какъ онъ, что ему конечно не удавалось, такъ какъ у Вита на каблукахъ были маленькія желѣзныя подковки. Ахъ, какъ хорошо хоть разъ стать настоящимъ мальчикомъ! He было Яка и Деборы съ ихъ вѣчными просьбами и предостереженіями, можно было шумѣть и бѣгать по этимъ лѣстницамъ и проходамъ, не наступая на шлейфы мамы или Минны, что всегда вызывало бурю! Какъ пріятно пахло только что скошенное сѣно, въ которое можно погружаться по колѣна, и какой пріятный былъ испугъ, когда вдругъ изъ дальняго угла выскочила съ крикомъ испуганная курица и то бѣгомъ, то немного взлетая, старалась спастисъ отъ нихъ, оставивъ въ покинутомъ гнѣздѣ бѣлыя блестящія яйца!.. Въ каждомъ солнечномъ лучѣ, длинной полосой проходившемъ сквозь отверстія въ крышѣ, кишѣли миріады пылинокъ, гдѣ то близко на крышѣ ворковали голуби, а черезъ щели между черепицами можно было видѣть большой вымощенный задній дворъ съ бродившими тамъ телятами и индѣйками и одиноко стоявшимъ въ углу большимъ деревомъ, на которомъ было много маленькихъ птичьихъ гнѣздышекъ.

Сверху изъ-подъ крышки двухъэтажнаго бокового строенія, примыкавшаго къ самому дому, изъ полуотворенной двери выскочила вдругъ красивая пестрая кошка, которая, казалось, хотѣла напасть на мальчиковъ, но при видѣ поднятаго Витомъ кнута обратилась въ бѣгство и въ страхѣ вскарабкалась на стропила.

— Э! да у нея должно быть котята, — вскричалъ Витъ и бросился къ двери. На днѣ стараго полуразвалившагося лукошка въ самомъ дѣлѣ лежали три еще совсѣмъ маленькихъ котенка.

— Сейчасъ скажу папѣ; пусть Фрицъ сегодня же утопитъ ихъ, — вотъ будетъ отличная штука! — радовался онъ.

Іозе присѣлъ на корточки и заглядывалъ блестящими глазами въ лукошко, — онъ даже не слыхалъ, что говорилъ Витъ. Три такихъ милыхъ хорошенькихъ животныхъ, лежавшихъ вмѣстѣ въ лукошкѣ на какихъ-то пестрыхъ тряпкахъ, казались ему красивѣе птенцовъ въ гнѣздѣ, которое недавно ему показывалъ дядя Арнольдъ въ кустахъ боярышника. Нѣжно и робко проводилъ онъ пальчикомъ по ихъ мягкой шерсткѣ.

Эта женственная кротость раздражала и сердила Вита.

— Ты еще ужасно глупъ! — сказалъ онъ, — возишься съ этими тварями, какъ тетка Тереза съ индюшатами!

Онъ взялъ изъ корзинки и поставилъ на ноги одного изъ котятъ, который еле держался на своихъ еще слабыхъ лапкахъ и жалобно мяукалъ.

Услыхавъ мяуканье, кошка подбѣжала, было, къ нимъ, но, такъ какъ ей, очевидно, былъ хорошо знакомъ кнутъ Вита, страхъ преодолѣлъ материнскую любовь, и она при видѣ поднятаго кнута бросилась на стѣну и вскарабкалась на полку, a Витъ вскочилъ на близъ стоявшій стулъ и хлопалъ по ней бичемъ. Bсe, что стояло на полкѣ — старыя картонки, полуразбитый фарфоръ и тому подобныя вещи, все полетѣло на полъ изъ-подъ спасающейся бѣгствомъ кошки. Раздался звонъ и трескъ, поднялись тучи пыли, и при крикахъ Вита: «эй! эй!» бѣдное животное соскочило съ полки и скрылось за дверью.

Между тѣмъ Іозе положилъ маленькаго котенка на мѣсто. Нѣжно воспитанному ребенку были непріятны дикій шумъ и травля; онъ робко смотрѣлъ на фарфоровые черепки и вздохнулъ свободно только тогда, когда кошка убѣжала за дверь, онъ слышалъ еще, какъ Витъ, громко топая, бѣжалъ по длинному коридору, потомъ все стало тихо и ему можно было безъ помѣхи играть съ котятами.

Онъ расправилъ тряпки въ лукошкѣ, какъ это дѣлала Дебора съ его постелькой, когда онъ ложился спать.

А солнце, проходя черезъ тусклыя стекла слухового окна, бросало разноцвѣтные лучи на его маленькія работавшія ручки, что очень радовало его, и онъ старался подставлять ихъ подъ эти лучи… Потомъ на подоконникъ сѣла маленькая птичка, чтобы поужинать барахтавшимся комаромъ, котораго она принесла въ клювѣ и робко заглядывала на чердакъ своими черными глазками. Ея щебетанье раздавалось громко и звучно, мяуканье котятъ также усилилось, а при каждомъ движеніи мальчика скрипѣлъ подъ нимъ полъ — и при этомъ было очень, очень тихо, — большой мальчикъ, который не могъ спокойно простоять ни одной секунды, больше не шевелился и не двигался, между тѣмъ какъ онъ давно ужъ долженъ былъ вернуться, — вѣдь ужъ много времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ онъ прогналъ кошку.

Ребенокъ обернулся, ничего не подозрѣвая — большого мальчика не было, а въ двери, въ которую исчезла кошка съ ея преслѣдователемъ виднѣлись какія-то странныя сѣрыя украшенія — она была заперта. Невинный ребенокъ сначала не понялъ своего положенія, — большая раскрашенная дверь конечно отворяется, а за ней въ коридорѣ должно быть спрятался большой мальчикъ. Іозе всталъ и побѣжалъ къ двери, но она не подавалась и не было ни ручки, ни ключа: только въ томъ мѣстѣ, гдѣ былъ прежде замокъ, осталось небольшое отверстіе, черезъ которое можно было посмотрѣть въ темный коридоръ. По ту сторону была мертвая тишина, а черезъ плотно затворенную дверь не могла пробраться даже мышь…

Ребенокъ вдругъ отчаянно закричалъ отъ страха, но тотчасъ же замолчалъ и, затаивъ дыханіе, приложилъ ухо къ двери, прислушиваясь: послышался какой-то шорохъ по полу.

— Ахъ, милый мальчикъ, отопри мнѣ, - просилъ малютка умоляющимъ голосомъ.

Никакого отвѣта, никакого движенія за дверью, и онъ по прежнему оставался взаперти между этими четырьмя стѣнами.

Заливаясь слезами, онъ изъ всѣхъ силъ стучалъ маленькіми кулаченками по грязнымъ доскамъ, призывая своимъ нѣжнымъ дѣтскимъ голоскомъ тетю Мерседесъ, Яка и Дебору, всѣхъ, кто обыкновенно дома приходилъ къ нему на помощь, и, наконецъ, охрипши и утомившись, сѣлъ у порога. Онъ сидѣлъ тутъ въ высокомъ старомъ соколиномъ гнѣздѣ, прекрасная заблудившаяся птичка, волнуемая невыразимымъ страхомъ, какъ нѣкогда бѣдный «колибри». Еслибъ это зналъ отверженный, который покоился теперь вѣчнымъ сномъ тамъ за океаномъ въ тѣни магнолій и лавровъ на берегу Флориды!.. Онъ также зналъ этотъ чердакъ, куда сваливалось все негодное къ употребленію, стѣны котораго были увѣшаны рамами или съ кусками зеркальныхъ стеколъ или съ остатками масляныхъ картинъ, и эти старомодные лари съ разнымъ хламомъ и календарями, изъ которыхъ тучами поднималась моль, поломанныя мотальницы и прялки, одѣвавшія домашнихъ полотномъ цѣлыя поколѣнія Вольфрамовъ отъ колыбели до могилы… Тутъ же валялись въ кучѣ изъѣденныя червями сидѣнья стульевъ, на которыхъ еще, можетъ быть, сидѣла семья суконщика, переселившаяся три столѣтія тому назадъ въ монастырское помѣстье изъ узкаго городскаго переулочка. Въ одномъ углу были свалены обломки грубыхъ дѣтскихъ игрушекъ, полуодѣтыя безголовыя куклы, которыми забавлялись бѣлокурыя дочки бѣдной совѣтницы.