Мария Голованивская - Уроки русской любви

– Правда, как вы меня любите! – сказала она с тихим недоумением, покачав головой.

Т.Т.: Все же персы нейдут у меня из головы; давайте поговорим о Персии, точнее, о “Персии” и ее присутствии в русском сознании и русской мечте; потому что реальная страна Иран или Персия далека от нас с вами, и мы ее не знаем и вряд ли узнаем. Ибо кто Персию узнает, тот умрет, как это случилось с Грибоедовым.

Вот я для затравки выдвину такую невидимую, глубинную русскую формулу: Персия = Смерть, и давайте посмотрим, права я или нет, работает эта формула на наших гречневых просторах или так, померещилось. <���…>

В “Чистом понедельнике” девушка красива заморской, диковинной красотой, “шемаханская царица” – говорится о ней.

Она недоступна для плотской, земной любви, но один раз все же уступает герою – один-единственный раз, после чего исчезает из его жизни навсегда, разбивая ему сердце. При этом она уходит в монастырь, а монастырь – это практически погребение заживо, оттуда уже не возвращаются. Эрос как триггер Танатоса.

Странность красавицы в том, что ее тянет назад, в древнюю Русь, в давно миновавшие времена, в сказку своего рода. В ту единственную ночь, когда она уступает герою, он видит на ней лебяжьи туфельки, то есть тут Бунин отсылает нас к сказочным образам девушек-птиц, тех, которые сбрасывают свое оперение и купаются в озерах. Обычно герой подсматривает за ними и ворует оперение одной из них, так что она вынуждена остаться с ним и тосковать, и томиться в этом нашем, несказочном, неволшебном мире.

<.. .>

А.Т.: В “Чистом понедельнике” Персия – один из цветков пышного восточного букета, который заявлен сразу – широким турецким диваном в квартире героини напротив храма Христа Спасителя. Сам ХХС в своем первоначальном виде, конечно, не был таким гастар-байтерски турецким, как сейчас, но нельзя сказать, что совсем без этого. В Москве тогда было столько древних прекрасных церквей, а Бунин поселил героиню у громоздкого нелепого новодела, на красоту которого было принято морщиться, – в чем тут смысл, мы попробуем позже выяснить. А пока займемся сбором национальностей.

“Странный город, – рассуждает герой “Чистого понедельника”, – итальянские соборы – и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах. Итак, Турция – раз, Киргизия – два. Пошли дальше. Дальше будет описание героини: “А у нее красота была какая-то индийская, персидская”. Персия, Индия – три, четыре. Индии, кстати, в рассказе навалом: “Хорошо! Внизу дикие мужики, а тут блины с шампанским и Богородица Троеручица. Три руки! Ведь это Индия! Вы – барин, вы не можете понимать так, как я, всю эту Москву”. И еще раз: “Москва, Астрахань, Персия, Индия!” – это цитата из другого места, с прямо прочерченным путем из москалей в индусы, потому что весь собирательный Восток у Бунина из родины произрастает и на нее же опрокидывается. Недаром над турецким диваном “зачем-то висел портрет босого Толстого”. Зачем, выясняется в середине рассказа: “– Счастье наше, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. – Это что? – Это так Платон Каратаев говорил Пьеру. Я махнул рукой: – Ах, бог с ней, с этой восточной мудростью!”.

Но на восточную мудрость рукой не махнешь. Ее гонишь в дверь, она лезет в окно. “– Вот вчера утром я была на Рогожском кладбище… – Я удивился еще больше: – На кладбище? Зачем? Это знаменитое раскольничье? – Да, раскольничье. Допетровская Русь! Хоронили архиепископа. И вот представьте себе: гроб – дубовая колода, как в древности, золотая парча будто кованая, лик усопшего закрыт белым «воздухом», шитым крупной черной вязью – красота и ужас. А у гроба диаконы с рипидами и трикириями”.

Допетровская Русь, раскольничья вера, отдельная, своевольная, а посередине гроб, – важнейшая тема рассказа – спрятана Буниным, как узор в общевосточном орнаменте, как древнерусское зодчество в архитектуре эклектики. До поры до времени все прикидывается декоративностью, все тонет, как в мареве, в модном мавританском вкусе, разлитом в воздухе, чтобы стало больнее, когда декорация рухнет и все накроет драма.

<���…>

Т.Т.:Любит русский человек смерть, знает в ней толк, влечет она его и тянет. А вы вот обещали сказать, отчего красавица из “Чистого понедельника” поселилась напротив тяжеловесного ХХС, а не какой-нибудь древней маленькой церкви. Так отчего же?

А.Т.:Персия и в “Чистом понедельнике” – смерть, сначала не прямо, а опосредованно, через гибель Грибоедова, как предчувствие конца: “И мы зачем-то поехали на Ордынку, долго ездили по каким-то переулкам в садах, были в Грибоедовском переулке; но кто ж мог указать нам, в каком доме жил Грибоедов, – прохожих не было ни души, да и кому из них мог быть нужен Грибоедов? Уже давно стемнело, розовели за деревьями в инее освещенные окна… – Тут есть еще Марфо-Мариинская обитель, – сказала она. Я засмеялся: – Опять в обитель? – Нет, это я так. Смотрите, смертоносная Персия через Грибоедова прямо тянется к Марфо-Мариинской обители, за которой обрыв, ничего нет, кончилась родина.

Но не только Грибоедов есть в “Чистом понедельнике”. Там и Есенин мелькает, по крайней мере, чудится: “– А отчего вы вчера вдруг ушли с концерта Шаляпина? – Не в меру разудал был. И потом желтоволосую Русь я вообще не люблю”. Шаляпин, конечно, mujik и много из этой роли извлек, но “желтоволосая Русь” никак не про него, она про Есенина, которого в “Чистом понедельнике” быть не могло, но который незримо там витает, навеянный страстной к нему ненавистью автора. “Желтоволосой Руси” оба героя скрыто противопоставлены, оба черные, что все время подчеркивается, он – какой-то “сицилианский”, она – персидская. При этом оба русские, он – дворянин, она – купеческая дочь, из той России, которой не стало: “желтоволосая Русь” постаралась для этого.

“Желтоволосая Русь” vs разлитый в воздухе мавританский вкус, который вбирает в себя и Турцию, и Персию, и Индию, и раскольников на Рогожском кладбище, и что-то киргизское в кремлевских башнях, и даже Сицилию – это все про что? И при чем тут, действительно, ХХС?

Я для простоты цитирования залез в Яндекс, чтобы скачать “Чистый понедельник”, а там рядом с Буниным лежит “Чистый понедельник. Анализ” – не удержался, прочел: “Как храм Спасителя был близок к окнам ее квартиры, так Бог был близок ее сердцу.

Она часто ходила в церкви, посещала обители, старые кладбища.

И вот наконец она решилась. В последние дни мирской жизни она испила ее чашу до дна, простила всех в Прощёное воскресенье и очистилась от пепла этой жизни в Чистый понедельник: ушла в монастырь. “Нет, в жены я не гожусь”. Она с самого начала знала, что не сможет быть женой. Ей суждено быть вечной невестой, невестой Христа. Она нашла свою любовь, она выбрала свой путь”.