Хосе Рисаль - Не прикасайся ко мне

Дождь все моросил. В девять часов на улицах уже стало темно и пусто. Масляные фонари, которые полагалось вывешивать жителям, едва освещали круг радиусом не больше метра: казалось, их зажгли для того, чтобы окружающая мгла была еще непроглядней.

Два жандарма прохаживались по улице из одного конца в другой, неподалеку от церкви.

— Холодно! — сказал один из них по-тагальски с висайским акцентом [161] На висайском языке говорят филиппинцы — жители Висаяс, группы островов Филиппинского архипелага. Существует несколько диалектов висайского языка, например, себуанский и панаянский, на которых говорят жители островов Себу и Паная. . — Никакого дьявола мы не схватим, некого прятать в альфересов курятник… Смерть того бандита кое-чему их научила; скука адская.

— Ты прав, скучно, — ответил другой. — Никто не крадет, не бунтует. Но, слава богу, говорят, Элиас сейчас в городе. Альферес обещал, кто его поймает, того не будут сечь целых три месяца.

— Вот как! Ты знаешь его приметы? — спросил висаец.

— Еще бы! Альферес говорит, что он высокого роста; отец Дамасо — что среднего; кожа темная, глаза черные, нос — правильный, рот — правильный, бороды нет, волосы черные…

— Ну, а особые приметы?

— Рубаха черная, штаны черные, дровосек.

— Ага! Не удерет, — вижу его как на ладони.

— Не спутай его с кем другим, похожим.

И оба стража продолжали обход.

При тусклом свете фонарей мы снова можем различить две тени, осторожно крадущиеся одна за другой. Их остановил громкий возглас: «Кто идет?» Первый прохожий дрожащим голосом ответил: «Испания!»

Солдаты схватили его и потащили к фонарю, чтобы лучше рассмотреть. Это был Лукас, но стражи еще колебались и вопросительно глядели друг на друга.

— Альферес не говорил, что у него шрам, — сказал висаец вполголоса. — Ты куда идешь?

— Заказать мессу на утро.

— Ты не видел Элиаса?

— Я его не знаю, сеньор, — ответил Лукас.

— Тебя не спрашивают, знаешь ли ты его, дурак! Мы его тоже не знаем. Тебя спрашивают, не видел ли ты его?

— Нет, сеньор.

— Слушай внимательно, я тебе скажу его приметы. Ростом бывает высокий, бывает средний; волосы и глаза черные, все остальное — правильное, — сказал висаец. — Теперь ты его представляешь себе?

— Нет, сеньор! — ответил Лукас, совсем сбитый с толку.

— Тогда ты осел! Осел! — И ему дали пинка.

— А знаешь, почему для альфереса Элиас высокий, а для священника — низкий? — задумчиво спросил тагал висайца.

— Нет.

— Потому что альферес лежал в канаве, когда смотрел на него, а священник стоял.

— Правда! — воскликнул висаец. — Ну и голова! И почему ты жандарм?

— Я не всегда был жандармом, я был контрабандистом, — с гордостью ответил тагал.

Но тут их внимание привлекла другая тень; они крикнули: «Кто идет?» — и потащили прохожего к свету. На этот раз перед ними оказался сам Элиас.

— Куда идешь?

— Я гонюсь, сеньор, за человеком, который покалечил моего брата и хотел его убить; у этого человека шрам на лице и зовут его Элиас…

— Ох! — воскликнули оба стража и испуганно переглянулись.

В следующий миг они бросились бежать к церкви, в дверях которой несколько минут назад исчез Лукас.

С утра по селению разнеслась весть, что накануне вечером на кладбище видели много огоньков.

Глава VOT [163] Высокочтимый орден терциариев. говорил, что это были зажженные света, описывал их размер и форму, но затруднялся назвать точное число, — по его словам, свечей было больше двадцати. Сестра Сипа из братства Сантисимо Росарио не могла стерпеть того, что кто-то из соперничающего братства похваляется хотя бы тем, что видел этот знак божий; сестра Сипа жила, правда, не близко оттуда, но зато она слышала жалобы и стоны и даже, по ее словам, узнала голоса некоторых особ, с которыми она когда-то… но христианское милосердие велело ей не только прощать, но и молиться за них, умалчивая об именах, за что люди прозвали ее святой блудницей. Сестра Руфа, по правде сказать, не обладала таким острым слухом, но и она не могла стерпеть того, что сестра Сипа что-то слышала, а она нет. По этой причине ей привиделся сон, в котором ей явились многие души, и мертвецов и живых людей; страждущие души просили сестру Руфу уделить им несколько из ее индульгенций, аккуратно ею переписанных и бережно хранимых. Она могла бы даже сообщить их имена заинтересованным семьям и за это просила лишь сделать небольшое пожертвование в пользу папы.

Пастушок, который отважился утверждать, что видел только один огонек и двух человек в салакотах, едва избежал розог. Напрасно он клялся, что с ним были его буйволы и они могут подтвердить правдивость его слов.

— Ты что, больше знаешь, чем глава ордена и сестры? Греховодник, еретик! — кричали ему со злостью.

Священник поднялся на кафедру и снова начал вещать о чистилище; снова прихожане стали вытаскивать монеты из тайников, чтобы заказать мессу.

Но оставим в покое скорбящие души и послушаем беседу дона Филипо и старого Тасио, который был болен и лежал в своем пустом доме. Уже несколько дней философ — или безумец — не вставал с постели, одолеваемый какой-то слабостью, которая с каждым днем увеличивалась.

— По правде говоря, не знаю, стоит ли поздравлять вас с отставкой; раньше, когда префект так нагло презирал мнение большинства, просить об отставке было разумно; но теперь, когда вы вступили в борьбу с жандармами, это некстати. Во время войны надо оставаться на своем посту.

— Но не в том случае, если сам генерал подкуплен, — ответил дон Филипо. — Вы же знаете, что на следующее утро префект выпустил на свободу жандармов, которых я арестовал, и отказался отдать их под суд. А без согласия начальства я ничего не могу сделать.

— Один вы ни на что не способны, но вместе с другими могли бы сделать многое. Вам следовало использовать это событие, чтобы подать пример остальным городам. Право народа выше смехотворного авторитета префекта; это могло бы послужить началом хорошего урока, но вы упустили возможность.

— Что я мог бы предпринять против этого представителя мракобесия? Вот сеньор Ибарра, он ведь тоже склонился перед суеверием толпы. Вы думаете, он в самом деле верит в формальное отлучение?

— Положение ваше не одинаково: сеньор Ибарра хочет сеять, а для того чтобы сеять, надо склоняться к самой земле и подчиняться ее законам; ваша миссия — сотрясать, для того же, чтобы сотрясать, нужны сила и порыв. Кроме того, борьба должна вестись не против одного префекта, а я бы сказал — против всех, кто злоупотребляет своей силой, кто возмущает общественное спокойствие, кто изменяет своему долгу; и вы не остались бы в одиночестве, ибо страна наша теперь не та, какой она была двадцать лет назад.