Хосе Рисаль - Не прикасайся ко мне

— Вы ошибаетесь! Смотрите — раз вы читаете молитвы в таком порядке, никогда не получите того, что просите!

— Нет, это вы неправильно делаете, вот и молитесь впустую все девять дней! — заметила старая Сипа.

— Кто? Я? — сказала Руфа, вставая. — Недавно у меня потерялся поросенок, я помолилась святому Антонию, и поросенок нашелся, я даже выгодно продала его, вот как!

— Да? Потому-то ваша соседка сказала, что вы продали ее поросенка?

— Кто, я? Ах, негодница! Уж я не стану, как вы!..

Тут должен был вмешаться всезнающий брат Педро, чтобы восстановить мир: никто больше и не вспоминал об «Отче наш», говорили только о свиньях.

— Полно вам, полно, не стоит браниться из-за поросенка, сестры! Святое писание да наставит вас: ведь еретики и протестанты не ругали господа нашего Иисуса Христа, когда он загнал в воду стадо свиней, им принадлежавшее; так неужто мы, христиане и, кроме того, члены братства святого Доминика, будем ссориться из-за какого-то поросенка? Что скажут о нас наши соперники, братья терциарии?

Все умолкли, дивясь его премудрости и опасаясь того, что могут сказать братья терциарии. Брат Педро, довольный их послушанием, продолжал уже другим тоном:

— Скоро нас призовет священник. Надо сообщить ему, какого проповедника мы выбрали из трех, предложенных им вчера: отца Дамасо, отца Мартина или викария. Не знаю, выбрали ли уже терциарии, надо решать.

— Викария… — пробормотала робко Хуана.

— Гм! Викарий не умеет читать проповеди! — сказала Сипа. — Лучше отца Мартина.

— Отец Мартин! — воскликнула с презрением другая. — У него нет голоса; лучше уж отца Дамасо.

— Вот-вот, его! — воскликнула Руфа. — Отец Дамасо знает, как надо проповедовать, настоящий артист!

— Но мы его не понимаем! — прошептала Хуана.

— Потому что он ученый! А раз он читает хорошо…

В эту минуту появилась Сиса с корзиной на голове, пожелала женщинам доброго здоровья и стала подниматься вверх по лестнице.

— Она пошла туда! Пойдем и мы! — сказали все.

Сиса, считая ступеньки, чувствовала, как сильно бьется ее сердце: она не знала, что сказать отцу священнику, чем смягчить его гнев, какие доводы привести в защиту сына. Рано утром, на заре, спустилась она к своему огороду, собрала самые лучшие овощи и сложила их в корзину, покрыв листьями платана и цветами. Затем пошла на берег реки поискать пако, который, как она знала, священник любит добавлять в салат. Надела свое лучшее платье и с корзиной на голове, ничего не сказав сыну, отправилась в город.

Стараясь идти как можно медленнее, она поднималась но лестнице, прислушивалась, не раздастся ли случайно родной, звонкий детский голосок.

Но она ничего не услышала, никого не увидела и после минутного колебания свернула в кухню.

Слуги и причетники встретили ее холодно. Сиса поздоровалась, поклонившись во все стороны; ей едва ответили.

— Куда положить овощи? — спросила она, ничуть не обидевшись.

— Да там… где-нибудь! — едва взглянув на нее, ответил повар, занятый своим делом: он ощипывал каплуна.

Сиса аккуратно разложила на столе овощи и нежные стебли пако. Сверху прикрыла их цветами и, робко улыбнувшись, спросила слугу, который показался ей более приветливым, чем повар:

— Можно мне поговорить со святым отцом?

— Он болен, — ответил тот тихо.

— А Криспин? Вы не знаете, он не в ризнице?

Слуга удивленно взглянул на нее.

— Криспин? — спросил слуга, нахмурив брови. — Разве он не дома? Вы не ошибаетесь?

— Басилио дома, но Криспин остался здесь, — ответила Сиса. — Я хочу его видеть…

— Ах да! — сказал слуга. — Он остался, но потом… потом удрал и утащил много вещей. Священник велел мне еще рано утром сообщить об этом властям. Жандармы, наверное, уже отправились к вам домой за мальчишками.

Сиса заткнула пальцами уши, открыла рот, губы ее зашевелились, но она не издала ни единого звука.

— Ну и дети у вас! — прибавил повар. — Все знают, что вы верная жена, а сыновья-то, видно, в отца пошли! Смотрите, как бы младший его не переплюнул!

Сиса вдруг горько разрыдалась, рухнув на скамью.

— Не смей здесь реветь! — прикрикнул на нее повар. — Не знаешь разве, что падре болен? Иди на улицу, там реви.

Бедную женщину чуть не пинками вытолкнули на лестницу, а за ней спустились и сестры, которые шушукались, высказывая различные догадки по поводу болезни священника.

Несчастная мать прикрыла лицо платком и прикусила губы.

Выйдя на улицу, она осмотрелась по сторонам, не зная, что делать, но затем, словно приняв какое-то решение, быстро побежала прочь.

Окруженное горами озеро спокойно дремлет, словно оно — лицемерное! — ничуть не было причастно к разыгравшейся накануне непогоде. С первыми проблесками зари, пробудившими в воде фосфоресцирующих духов, вдали, почти на самом горизонте, появились пепельные силуэты — это на своих лодках и челноках с поднятыми парусами выехали рыбаки вытаскивать сети.

Два человека в глубоком трауре молча смотрели на озеро с высокого берега; один из них был Ибарра, другой — скромного вида юноша с грустным лицом.

— Вот здесь! — сказал юноша. — Сюда бросили тело вашего отца. Сюда привел нас — лейтенанта Гевару и меня — могильщик!

Ибарра с признательностью пожал руку юноши.

— Вам не за что меня благодарить! — ответил тот. — Я многим обязан вашему отцу, и единственное, что я мог для него сделать, — это проводить на кладбище. Я приехал сюда никого не зная, без рекомендаций, без имени, без денег, которых, впрочем, нет у меня и сейчас. Мой предшественник бросил школу, чтобы заняться торговлей табаком. Ваш отец оказал мне покровительство, помог найти дом; он доставлял все, что было нужно для школьных занятий: приходил в школу и раздавал деньги бедным и прилежным ученикам, наделял их книгами и бумагой. Но это, как всякое доброе дело, продолжалось недолго!

Ибарра обнажил голову и некоторое время молча молился. Затем, повернувшись к своему спутнику, промолвил:

— Вы сказали, что мой отец помогал бедным детям, а как же теперь?

— Теперь они приходят, когда могут, и пишут, когда могут, — ответил молодой учитель.

— Почему же так?

— Потому что стыдятся своих рваных рубах.

Ибарра помолчал.

— Сколько у вас сейчас учеников? — спросил он вдруг с интересом.

— По списку — более двухсот, а в классе двадцать пять!

— Отчего же?

Школьный учитель грустно улыбнулся.

— Перечислять все причины — это долгая и скучная история.

— Не приписывайте мой вопрос праздному любопытству, — ответил Ибарра, задумчиво глядя на далекий горизонт. — Поразмыслив, я решил, что воплотить в жизнь замыслы моего отца важнее, чем его оплакивать, — и тем более чем мстить за него. Могилой ему служит святая природа, а его врагами были горожане и священник. Я прощаю их: первых — потому что они невежественны, а второго — ради его сана, ибо я хочу, чтобы уважали религию, на которой воспитано наше общество. Я хочу идти по стопам того, кто дал мне жизнь, и потому желал бы узнать, что препятствует здесь образованию.