Вирджиния Вулф - Ночь и день

— Не исключаю, что с тобой такое может случиться, — ответила она на его риторический вопрос, — я даже представляю девушку определенного типа… — и запнулась, заметив, что он внимательно слушает ее, пытаясь скрыть сильнейшее волнение. Значит, все же есть кто-то — какая-то девушка… Кассандра? Да, возможно.

— Девушку, — продолжала она самым будничным тоном, какой только могла изобразить, — вроде Кассандры Отуэй например. Кассандра — самая интересная из Отуэев, не считая Генри, конечно. Но Кассандра мне даже больше нравится. Она не просто умна, у нее есть характер; она — личность.

— Но эти кошмарные червяки! — воскликнул Уильям с нервным смешком; он чуть вздрогнул, и Кэтрин это заметила.

Да, значит, Кассандра. Она машинально и меланхолично продолжила:

— Ты мог бы уговорить ее заняться… чем-то еще. Ей нравится музыка, кажется, она пишет стихи, и, несомненно, в ней есть какое-то обаяние…

Она помедлила, будто пытаясь сформулировать, в чем именно заключается обаяние кузины. Мгновение спустя Уильям воскликнул:

— Она ведь добрая?

— Ужасно. Она обожает Генри. Если при этом учесть, где они живут — дядя Френсис с его перепадами настроения…

— О Боже… — прошептал Уильям.

— И у вас так много общего.

— Дорогая Кэтрин! — опомнился Уильям, он наконец оторвал взгляд от камина и выпрямился в кресле. — Я, право же, не понимаю, о чем мы говорим. Уверяю тебя… — Он был очень смущен.

Вспомнив о книге, которую все это время так и держал в руке, он открыл «Путешествия Гулливера» и уставился на оглавление, как бы пытаясь выбрать главу, наиболее подходящую для чтения вслух. Кэтрин наблюдала за ним — похоже, его волнение передалось и ей. В то же время она понимала, что стоит ему найти нужную страницу, взять очки, откашляться и начать чтение — и они оба навсегда упустят возможность, которая, может, никогда больше не повторится.

— Мы говорим о том, что чрезвычайно интересно нам обоим, — сказала она. — Нельзя ли продолжить разговор, а Свифта отложить на другой раз? У меня для Свифта неподходящее настроение, и в таком состоянии я не знаю, стоит ли вообще кого-нибудь читать — тем более Свифта.

Доводы, ловко привязанные к литературе, на него подействовали. Он пошел ставить книгу на место в шкаф и, повернувшись к Кэтрин спиной, постарался собраться с мыслями.

Однако попытка самоанализа дала тревожный результат: его внутренний мир при ближайшем рассмотрении оказался, так сказать, неизведанной территорией. Иными словами, в нем обнаружились чувства, которых он раньше за собой не замечал, и сам себя увидел не таким, каким привык видеть, — его унесло и закружило море неведомых и волнующих возможностей. Он пару раз прошелся по комнате и наконец плюхнулся в кресло рядом с Кэтрин. Никогда еще не чувствовал он ничего подобного. Надо ей довериться — и будь что будет. Он снимает с себя всякую ответственность. В смятении он чуть было не крикнул ей: «Ты, ты одна разбередила все эти подлые и низменные чувства, так теперь и разбирайся с ними!»

Однако ее присутствие успокоило его, буря чуть поутихла, и осталась только твердая уверенность, что рядом с ней он — в безопасности, она видит его насквозь и найдет, что ему нужно, и сама же вручит ему.

— Я сделаю все, что скажешь, — вымолвил он. — Я весь в твоей власти, Кэтрин.

— Тогда попытайся описать, что ты чувствуешь, — потребовала она.

— Но, Боже, я чувствую тысячи вещей каждую секунду. Я даже сам не знаю, что чувствую. Это было тогда, на вересковой пустоши… тогда… — Уильям замолчал; он не сказал ей, что случилось тогда. — Ты, как всегда, взывала к разуму, и это, как всегда, меня убедило — на время, — но где правда теперь, я не знаю, видит Бог! — воскликнул он.

— Может быть, правда, что ты влюбился — или почти влюбился — в Кассандру? — осторожно спросила Кэтрин.

Уильям опустил голову. После минутного молчания он прошептал:

— Думаю, ты права, Кэтрин.

Она вздохнула. Все это время она надеялась, вопреки всему и с каждой минутой все сильнее цепляясь за эту надежду, что не так закончится их разговор. Поборов минутную вспышку гнева — нежданную и нежеланную, — она собрала остаток сил, чтобы сказать, что поможет ему, насколько это возможно, и только начала облекать эту мысль в слова, как в дверь постучали — и оба испуганно вздрогнули, до того они были напряжены.

— Кэтрин, я преклоняюсь перед тобой, — выдохнул он полушепотом.

— Да, — сказала она, резко отстраняясь, — однако надо открыть дверь.

Когда Ральф Денем вошел в комнату и увидел Кэтрин — она сидела к нему спиной, — его словно обдало жаром — так иногда путник после захода солнца, спустившись с ветреного холма, вдруг из промозглого холода попадает в волны тепла, накопленного за день землей и напоенного сладким ароматом луговых трав, — словно солнце вновь пригревает, хотя на небе уже светит луна. Он робел, он трепетал, но твердым шагом подошел к окну и положил пальто. Старательно пристроил трость в складках шторы. Он так был занят собственными ощущениями и этими приготовлениями, что не успел присмотреться к присутствующим в комнате и понять, в каком они настроении. Заметил лишь, что оба взволнованы (о чем говорили и блеск глаз, и разрумянившиеся лица) — как и положено действующим лицам этой прекрасной драмы, что составляет суть жизни Кэтрин Хилбери. «Красота и страсть — ее родная стихия», — подумал он.

Она едва обратила на него внимание, а может, обратила и потому старалась быть невозмутимой, хотя на самом деле на душе у нее было тревожно. Уильям, однако, не мог так быстро справиться с волнением, и тогда она решила подбодрить его, сказав несколько фраз о возрасте здания и об архитекторе. Приняв ее подсказку, он принялся рыться в шкафу и наконец извлек на свет и выложил на стол для всеобщего обозрения какие-то чертежи.

То ли увлекшись разглядыванием чертежей, то ли еще по какой причине, только никто из них в первые минуты не решался заговорить. Однако многолетний опыт хозяйки салона не прошел даром, и Кэтрин все же произнесла что-то подходящее случаю и тут же убрала руку со стола: ей показалось, что он качается. Уильям с радостью подхватил спасительную тему, сказав, что и он того же мнения, Денем поддержал его, тоже чуть громче, чем следовало бы, — после чего они отодвинули чертежи и пересели поближе к камину.

— Мне здесь нравится — это, наверно, единственное место в Лондоне, где я хотел бы жить, — заметил Денем.

«А мне негде жить», — подумала Кэтрин, но кивнула, давая понять, что согласна с ним.

— Я уверен, при желании вы могли бы снять здесь квартиру, — сказал Родни.

— Нет, я навсегда покидаю Лондон — я снял коттедж, о котором вам тогда рассказывал.