Жорж Санд - Маленькая Фадетта

Сильвинэ перестал слушать умные и честные речи Ландри, хотевшего его вразумить, и постоянно ссорился с ним и дулся. Бедному мальчику иногда казалось, что любовь его к предмету его страсти переходит в ненависть. Он ушел из дому, в воскресенье, чтобы не провести этот день с Ландри, всегда приходившего с утра.

Эта ребячья выходка сильно огорчила Ландри. Он любил шумные забавы, потому что развивался с каждым днем и делался сильнее. Его считали самым проворным и зорким во всех играх. Так что он жертвовал своим удовольствием для брата, оставляя, по воскресеньям, веселых парней из ла-Приша, и проводя с ним весь день. Сильвинэ никогда не соглашался поиграть на площади в ла-Косс или даже пойти погулять. Он был моложе брата по физическому и умственному развитию; его занимал один помысел: любить всецело и быть любимым, а до остального ему и дела не было. Он постоянно хотел повести брата в «их места», как он называл все углы, где они прятались и прежде играли. Эти игры были теперь не по возрасту; они делали тачки из ивы, или мельницы, или сети для ловли птичек, или дома из камешков, или устраивали крошечные поля и делали вид, что их обрабатывают, подражая в миниатюре пахарям, сеятелям, плугарям и жнецам; в час времени они изображали обработку, урожай, словом — все, что принимает и дает земля за целый год. Эти забавы не нравились больше Ландри; он занимался и работал серьезно; ему приятнее было погонять подводу в шесть быков, чем запрягать маленькую плетеную тележку к хвосту собаки. Он предпочитал состязаться с сильными парнями или играть в кегли он умел ловко поднимать тяжелый шар и кидать его на расстоянии 30 шагов. Если Сильвинэ и соглашался его сопровождать, сам он не играл, а забивался в угол, скучая и мучаясь тем, что Ландри играет с большим жаром и увлечением.

Ландри выучился танцевать в ла-Прише; прежде он не решался, потому что Сильвинэ не любил танцы. Он скоро плясал так ловко, будто с самого детства только этим и занимался. Его стали считать одним из лучших танцоров веселых танцев в ла-Прише; он еще не находил удовольствия, целуя девушек после каждого танца, как это у нас принято, но все-таки гордился, считая себя взрослым. Ему бы даже хотелось, чтобы они стыдились его. Но девушки еще не стеснялись и многие обнимали его, смеясь, к его большой досаде. Когда Сильвинэ увидел брата танцующим, он очень рассердился; он даже расплакался от злости, что Ландри целовался с одной из дочерей отца Кайлло, он находил это непристойным.

Итак, каждый раз Ландри жертвовал своим удовольствием для брата и скучал в воскресенье, а все-таки всегда приходил, думая, что Сильвинэ оценит его жертву и охотно скучал, ради него.

Когда же он увидел, что его брат ушел, не желая с ним мириться, он глубоко огорчился и горько заплакал в первый раз с того дня, как он расстался с своими; он спрятался, чтобы не показать свою обиду родителям и не расстроить их еще больше.

Ландри скорее имел право завидовать: Сильвинэ был любимцем матери, и даже отец с ним обращался снисходительнее и осторожнее, хотя в душе предпочитал Ландри. Сильвинэ все боялись огорчать из-за его слабости и хворости. Его участь была лучше, ведь он оставался дома, а его близнец взял на себя и тяжелый труд, и разлуку!

Добрый Ландри впервые все это рассудил и нашел, что брат к нему несправедлив. До сих нор он его не обвинял по свой доброте и постоянно себя порицал за то, что не умел быть таким ласковым и внимательным со всеми, как брат. Но теперь он никакой вины за собой не чувствовал. Он даже отказался от ловли раков, чтобы прийти домой, между тем как парни из ла-Приша, готовившиеся к этому удовольствию целую неделю, соблазняли его ехать, обещая много веселья. Ему это много стоило. Все это представлялось Ландри и он долго плакал, как вдруг он услышал, что кто-то плачет вблизи и сам с собою рассуждает, по привычке деревенских женщин — говорить с собой в горестях. Ландри тотчас узнал мать и побежал к ней.

— Ах, Господи, — причитывала она, рыдая, — этот ребенок меня уморит в конце концов!

— Это я вас огорчаю, матушка? — воскликнул Ландри, кидаясь ей на шею. — Накажите меня хорошенько и не плачьте. Я не знаю, чем вас рассердил, но заранее прошу прощения!

С этой минуты мать узнала, что сердце Ландри не было черствое, как она раньше думала. Она его обняла и сказала сама не понимая, что говорит, что не он виноват, а Сильвинэ; она была к нему иногда несправедлива, но теперь раскаивается; а что Сильвинэ сходил просто с ума и она боится за него, он ушел, не евши, до рассвета. Солнце уже заходило, а его все нет. В полдень он был у реки, и мать Барбо опасалась, что он утонился.

Предположение матери о самоубийстве Сильвинэ застряло в голове Ландри, как муха в паутине. Он поспешил пойти разыскивать брата. По дороге, он грустно твердил себе: — Кажется, матушка права, я очень равнодушен. Но, вероятно, Сильвинэ очень страдает, что решился огорчить так матушку и меня.

Он бегал во все стороны, звал брата, осведомлялся о нем, все напрасно. Наконец, он приблизился к правой стороне тростников и пошел туда, зная, что там было любимое местечко Сильвинэ. Это был ров, который образовала речка, вырвав с корнем две или три ольхи; они так и лежали в воде, корнями вверх. Отец Барбо не хотел их убрать.

Он оставлял их потому, что они удерживали землю, лежащую большими комьями между их корнями, вода же постоянно опустошала тростники и уносила ежегодно часть лугов, так что деревья лежали весьма кстати. Ландри приблизился ко рву (так они называли эту часть тростников), он прыгнул с самой вышины, чтобы поскорее очутиться в самой глубине, так как на правом берегу было столько веток и травы, и человека не было видно, если не войти туда; Ландри так торопился, что не пошел кругом до угла, где они сами сделали лестницу из дерна, положив его на камни и на большие корни, торчащие из земли в виде отростков.

Он очень волновался; его преследовала мысль матери, что Сильвинэ хотел с собой покончить. Он исходил всюду, через ветки, истоптал траву, звал Сильвинэ и свистел его собаку, она тоже исчезла и не было сомнения, что она последовала за своим хозяином. Как ни искал и ни звал Ландри, он никого во рву не нашел. Он всегда все делал обстоятельно и хорошо; потому он тщательно осмотрел берег, стараясь найти след ноги или обвал земли.

Поиски были печальные и трудные; Ландри больше месяца здесь не было, и хотя это место было ему хорошо знакомо, все же не настолько, чтобы заметить малейшую перемену. Весь правый берег и дно рва были покрыты дерном, тростник и хвощ так густо выросли в песке, что невозможно было увидеть след ноги. Однако, после тщательных поисков, Ландри нашел след собаки на помятой траве, словно Фино или другая собака его роста на ней лежала, свернувшись в клубок.