Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах т.2

…не думаю, что сработаемся с Рабинович… впрочем… только очень хороший врач мог позволить себе нарушить клятву бюрократа… в присутствии Мехлиса… Мильштейн?… кажется, способный разведчик… не хватало мне еще Кагановича… рыть метро из Каира в… не сработаюсь… вместо Минца и Глузмана потребую одного Тарле…

Многолетняя привычка принимать желаемое за действительное, столь свойственная всем козлоногим советским свиньям, взгарцевавшим на Вершину Власти, близка была к обретению формы законченной и совершенной в истлевающем сознании Л.З. проблему кадров лучше решать на месте… что же эти шалавы тянут резину… хочется по-большому… ладно… тоже на месте… с сортирами там будет худо… Ему даже не хватило умственной энергии для полного отождествления двух интеллигентных ханыг с теми самыми учителями, успевшими нагло совратить аппетитных школьниц – его Верочек, – хотя с первых дней войны, как мы помним, Л.З. сделал все от него зависевшее, чтобы угробить «гангстеров первой ночи» в штрафняках – любимой забаве препохабного беса Войны… Что-то шевельнулось в прахе памяти… что-то готово было ожить в ней и вышвырнуть Л.З. напоследок в разверстый ад действительности, но не ожило, на его счастье, когда оба санитара, работавшие в правительственном морге и подхалтуривавшие по ночам в моргах больничных, подошли наконец к «клиенту»… быстрей… быстрей… быстрей…

– Надо же, Вась-Вась… столько лет наши сволочи Верки харились с этой неузнаваемой образиной… говори после этого об истории…

– Теперь за все уплачено. Кроме того, мы немыслимы без уродств и трагедий…

– Готов резко парировать… рреззко… рраззливай духи-одеколончики… плевать мне на время истории…

– А мы положили с прибором на ваше пространство… духи-то музейные… мадам де Сталь. Вась-Вась, как она закалялась!!! Как она закалялась!!!

– Разливай… так закалякивалась сталь… не плачь, душа моя… не плачь на реках вавилонских… и не рыдай над рекою Москвою…

Спасибо… духи… духи… мадам, положив между титек надушенный платок, ввалилась к Людовику… как они пошли!., я выжрал целый капитал… оживаю!., спасибо!., как же, скажи, не рыдать, когда мы, русские, продолжаем подло обсирать историю, несмотря на безбрежность географии, а у ихнего брата вся география две тыщи лет лишь в мозгу умещалась, да и сейчас она на пятачке, вроде Рязанской области… пррек-ло-няю-юсь… И это, Вась-Вась, нечто почище истории… тут я трезветь начинаю… тут загадкой самой жизни попахивает… какая еще история могла бы выжить без географии?… А эта выжила и вновь в свою географию вливается… кровь в жилы вливается… Я за это вот самое евреев ужасно как обожаю… Ужжжасно… и жизнь обожаю… А когда их бить начинают и обижать, тогда мы с историей пррротестуем… пррротестуем… Не завидуй жизни и непомерной ее тяжести в веках без географии… не бойся, гад большевистский, жизни… бери пример, как проходить надо сквозь огонь, воду и медные трубы, блядь… преклонись перед народом, который первым Господу Богу под руку попал, но, несмотря ни на что… теряю мысль перед тайной еврейской истории… несмотря ни на что… не отвратился от Бытия, но живет… но живет, повинный лишь в навевании на нас ужаса и непревозмогаемого удивления перед своей бесстрашной, превысившей все нормы терпения страсти жить… Что же, скажите мне, может быть страшней, чем жить!… Ни-че-го… Но я о-обожаю… Еще раз официально заявляю: жизни не убьешь… и евреев не убьешь до окончания истории, потому что… потому что… теряю мысль… хотя вот этот цуцик евреем не имеет права называться и считаться… он есть – инкогнито…

– Этто – да-с… духи – не сивуха и даже не коньяк… озябчик пробежал по параллелям и меррри… согласен… полностью адекватен в этом вопросе… не умеем жить, Вась-Вась… не хотим жить… не жжелаем уважать родную географию… прозевали собственные горы, моря, леса, реки… с известной низменностью, и в результате – никакой возвышенности… теперь суем свиное рыло в чужие географии… не хотим жить и другим не даем… склонен также полагать, что не мы не хотим, а нам не дают…

– Кто?

– Тс-с-с… нужен этим красным проституткам берег турецкий и Африка им зачем-то нужна… поганцы… поганцы, Вась-Вась… указкой – по пальцам… по рукам поганым… указкой… указкой… ввон из класса, выродки…

– Без рродителей – не прриближаться на пушечный ввыстрел «гавроры»… наливай… за тебя… зза вас с географией…

– Нет, позволь, я за тебя и за вас с историей

– Официально?

– Официально…

…кажется, попахивает пятьдесять восьмой… несколько

пунктов… анонимно дать знать Руденко… это – агония марксизма, если народ лакает трофеи французской революции, как «Рижское» пиво… дальше некуда… агония… Л.З., возможно, зашевелился бы от невозможного уже нетерпения, но работяги, порыгивая и восторженно дегустируя букет своих отрыжек, приступили наконец к делу.

– Этого приказано – инкогнито. Кинь ему на рыло портянку и волоки, как дворянку.

– Его и так не узнать. Берись, история.

– Рраз-два, взяли, география. Весу в гаврике с хуеву душу. Это тебе не Жданов!

– Легче канать до места назначения.

– Пошли, Вась-Вась… бригада «УХ» работает до двух…

– Бригада «ОХ» кантуется до четырех…

– Срезали угол… бригадушка «ЭХ» упирается за всех… стоп… стоп.

…готовимся в космос, понимаете, взвиться… никак не присобачим колесиков к носилкам гробов… компроме… себя на каждом… ша… все-таки даже так… наша работа идет… в Турции… в Африке… я вам покажу, сволочи, понимаете, на Ближ…

– Куда ты денешь балалайку? Это же арфа!

– Тебе известно, кто играл на этом инструменте?

– Оффициально… нет.

– Мария Стюарт.

– Помянем жертву дворцовой интриги!

– Ладно. Рраз так, то допьем де Сталь, а ты сбацай что-нибудь на дорожку… пускай инкогнито внимает гуслям и кимвалам перед попаданием на место назначения…

– Господи, прости Шотландию!

– Вве-ли-ко-душно и офф-ициально… мо-ой костер в ту-умане све-е-етит…

– И-и-скры га-а-аснут на-а ле-е-ету-у…

– А-ы-ы на-ачью на-а-ас ни-и-и-кто не встре-е-е-е-тит…

– Мы-ы-а пра-а-астимся на-на-а ма-а-а-асту-у…

Л.З. весь вдруг сжался и задрожал от миллионов иголочек, кольнувших каждую клеточку кожи и коченеющей утробы. Это был озноб проникновения в плоть состава звуков, вырвавшихся из-под заплетающихся пальцев ханыги.

Искореженные, измордованные струны рванулись к звучанию с такою горестной силой, как будто их убитые недочеловеком собратья успели все же передать спасшимся запасы жизни, и горестность звучания была столь душераздирающе чиста, пронзительна и поистине безупречна, что убийца, чье лицо прикрыто было собственною его старой портянкой, испытал, возможно, первый раз в жизни чувство причастия своей испохабленной малости к великодушно открытому Целому. А славные ханыги, никак, конечно, не ожидавшие такого неожиданного потрясения своих натур от ничего вроде бы не значащего костра в тумане… искр, гаснущих на лету… непрекращающегося всю жизнь прощания на мосту… и пьяной стаи звуков, лишь напоминавшей, но точно не повторявшей желанную мелодию, вдруг зарыдали, обнявшись, от любви к жизни, от ужаса жить и от чисто русской вины за мелкие и крупные разочарования в даре существования…