Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 90

Все эти люди усердно работают и во имя науки, но, мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что время и труд моих корреспондентов были употреблены не только бесполезно, но еще и вредно, потому что не только одни эти люди работают, но тысячи других людей заняты: одни изготовлением бумаги, шрифтов, машин, необходимых для печатания их работ. Наконец, нужно кормить, одевать и содержать всех этих тружеников науки.

Работать во имя науки? Но ведь дело в том, что слово наука имеет такой широкий смысл и смысл столь мало определенный, что иногда то, что одни люди рассматривают как науку, другие — как пустое, праздное занятие, — и такое суждение высказывается не только профанами, но и самими жрецами науки.

В то время как ученые спиритуалисты рассматривают юриспруденцию, теологию и философию как науки наиболее необходимые, позитивисты эти же самые науки считают пустяками, не имеющими никакой научной ценности, и, наоборот, позитивисты чтут особенно как науку всех наук — социологию, которая рассматривается теологами и философами-спиритуалистами как набор ненужных и произвольных утверждений и наблюдений.

К тому же одна и та же система в философии, как и в естественных науках, имеет своих горячих защитников и не менее горячих противников, одинаково сведущих, но защищающих диаметрально противоположные мнения.

Да и кроме того, разве каждый год не приносит нам новых научных открытий, которые, изумив сначала обывателей целого мира и доставив славу и богатство изобретателям, впоследствии признаются смешными заблуждениями ими же самими.

Всем нам известно, что римляне считали за особенную науку, за наиболее необходимое занятие, которым они гордились перед варварами, — риторику, т. е. словесное упражнение, над которым мы теперь смеемся и не считаем наукой. Так же нам трудно в настоящее время понять состояние умов средневековых ученых, которые были вполне уверены, что вся наука заключается в схоластике.

А если наш век не представляет исключения, что мы не имеем никакого права предполагать, не нужно иметь большой смелости ума, чтобы сделать заключение по аналогии, что среди знаний, притягивающих к себе главным образом внимание ученых нашего века, знаний, считающихся наукой, находятся, конечно, и такие, которые будут иметь для наших потомков ту же ценность, какую имеет для нас риторика древних и схоластика средневековья.

Речь г-на Золя направлена особенно против тех руководителей молодежи, которые убеждают ее вернуться к религии. Г-н Золя как представитель науки считает себя их противником. Но основа его учения и учения тех, против кого он выступает, — одна и та же, т. е. вера, как об этом говорит он сам.

Существует общепринятое мнение, что религия и наука противоположны друг другу. Так оно и есть в действительности, но только в отношении времени, другими словами всё то, что рассматривалось современниками как знание, становится религией для их потомков. Всё, что принимается обыкновенно за религию, чаще всего является наукой прошлого, тогда как то, что обыкновенно считается знанием, является для большинства религией настоящего.

Мы говорим, что утверждение евреев, что мир был создан в течение шести дней, что сыновья будут наказаны за грехи отцов, что некоторые болезни могут быть исцелены созерцанием змеи, суть данные религии, в то время как утверждение наших современников, что мир возник сам собой, вращаясь вокруг центра, который везде, что всё происходит от борьбы за существование, что преступники — продукты наследственности, что существуют микроорганизмы в виде запятых, которые вызывают известные болезни, — суть данные науки, но легко видеть, перенесясь воображением в мышление древнего еврея, что для него создание мира в шесть дней, змея, исцеляющая больных, и прочее... были данными науки на ее высшей степени развития, совсем как для человека нашего времени закон Дарвина, запятые Коха, наследственность и т. д. Как евреи верили не в сотворение мира в шесть дней, исцеляющего змея и другое... но в непогрешимость своих священников и тем самым во все их утверждения, таким же образом большая часть цивилизованных людей нашего времени верит не в формирование миров через вращение, не в наследственность, не в запятые, но верит в непогрешимость некоторых светских священников, так называемых ученых, утверждающих с тем же апломбом всё то, что они претендуют знать.

Позволю себе еще указать на то, что я замечал многократно: так же как жрецы древних, которых никто не проверял, кроме их же сослуживцев, так и жрецы науки с одинаковым бесстыдством позволяли себе отступление от истины исключительно из удовольствия удивлять и мистифицировать свой народ. Большая часть того, что называется религией, есть только суеверие прошлого; большая часть того, что называется наукой, есть не что иное, как суеверие настоящего. Соразмерность же заблуждения и истины осталась, как я предполагаю, приблизительно та же. Следовательно, трудиться во имя веры во что бы то ни было, религии или науки, есть не только сомнительное средство для улучшения существования людей, но является опасным средством, могущим принести больше зла, чем добра.

Посвятить свою жизнь исполнению обязанностей, предписываемых нам религией: молитве, покаянию, милостыне, или, по совету г-на Золя, обречь ее научным работам и узнать накануне своей смерти, что религиозный или научный принцип, на служение которому была отдана вся жизнь, — было только смешным заблуждением.

Кроме этого, перед тем как прочесть речь г-на Золя, в которой труд сам по себе, каков бы он ни был, возведен в заслугу, я всегда был удивлен утвердившимся в Европе мнением, что труд есть род добродетели.

Я всегда считал, что только человеку, лишенному разума, простительно, как муравью в басне, возводить труд в добродетель и гордиться им. Г-н Золя уверяет, что труд делает человека добрым; я же всегда замечал обратное. Не говоря уже об эгоистическом труде, целью которого является личное благополучие или слава того, кто трудится, что всегда плохо, труд заключает в себе гордость своей работы, что делает не только муравья, но и человека жестоким. Кто из нас не знает этих людей, не поддающихся ни правде, ни добру, всегда настолько занятых, что у них не только нет времени творить добро, но и спросить себя, не является ли их работа, которой они себя отдают, вредной. Вы говорите этим людям: ваша работа бесполезна и может быть пагубна. Имеются причины: подождите, рассмотрим сущность дела. Они даже вас не слушают и отвечают с иронией: Хорошо вам рассуждать. Разве у меня есть время спорить — я работал всю жизнь, а работа не ждет; мне надо издавать ежедневную газету с полмиллионом подписчиков, мне надо организовать войско, мне надо строить Эйфелеву башню, устраивать выставку в Чикаго, прорывать Панамский перешеек, сделать изыскания о наследственности, по телепатии или о том, сколько раз тот или другой классический автор употребил такое-то и такое-то слово. Величайшие злодеи человечества Нерон, Петр I были постоянно заняты, ни на минуту не оставаясь сами с собой без занятий или увеселений.