Жюльен Грин - Полночь

— Порядок, — сказал вдруг господин Аньель, и голос его донесся до Элизабет как будто с колокольни.

Она вздрогнула, подумав, что он наблюдал за ней, но на самом деле господин Аньель уже несколько минут о чем-то размышлял, и это слово как бы подвело итог его размышлениям; и он повторил более громким голосом, в котором слышались нотки уважения:

— Да, порядок. Мы в Фонфруаде любим порядок. И строго придерживаемся системы, — добавил он таким тоном, будто излагал свою сокровенную мечту. — Порядок и система во всем. Пунктуальность. Внимание. Прилежание.

Эти произнесенные с расстановкой слова создали у девушки впечатление, будто перед ней проходят чередой важные особы. После «Прилежания» наступила короткая пауза, чтобы дать следующей особе возможность занять подобающее место в процессии, после чего господин Аньель мрачно изрек:

— Усердие в работе. Большое усердие, большое.

И действительно, усердие показалось Элизабет очень большим, таким же большим, таким же унылым и таким же корректным, как сам господин Аньель, которому она мысленно подала руку, дабы вместе с ним завершить процессию.

Элизабет тоже немного помолчала, чтобы позволить всем важным особам удалиться, затем спросила:

— А не продолжить ли нам путь, господин Аньель?

Но тот все еще был со своими мыслями, прогуливал их под дождем на каком-то воображаемом кладбище.

— Никаких легкомысленных забав. На каждый час — своя задача, и тогда работа принесет плоды. Эти слова можно было бы начертать на фронтоне усадьбы… золотыми буквами, — добавил он, немного поколебавшись, точно боялся высказать опрометчивое суждение.

Элизабет сочла момент подходящим и спросила, не мог бы господин Аньель продолжить рассказ о Фонфруаде по пути к этому обиталищу для избранных. Тот, видя, что дождь не унимается, согласился и вновь поднял зонтик высоко над головой. Через несколько минут они миновали последние дома городка и пошли по дороге. Справа простирались распаханные поля, тянувшиеся до дымчатой полоски небольшого леса. Опускалась ночь, но небо еще отражалось в лужах между бороздами.

— Дом и земли, — начал господин Аньель, выполняя просьбу молодой девушки, — когда-то принадлежали женскому монастырю, которому в незапамятные времена достались в дар от какого-то дворянина. Монахини честно трудились, помогали бедным, но во времена споров Государства с Церковью поместье у них отобрали. Когда последняя из монахинь ступила на порог двери, она обернулась к стене комнаты, где остался след от большого распятия… Но нет, нынешний владелец усадьбы не любит, когда рассказывают эту историю.

— Какая досада! — воскликнула Элизабет. — Уж лучше бы вы и не начинали.

— Как бы там ни было, — ровным голосом продолжал господин Аньель, — дом четыре года пустовал по различным причинам, ни одна из которых не показалась серьезной тому, кого я имею честь называть своим хозяином; он приобрел эту усадьбу после событий, пробудивших в нем желание искать уединения в деревне, а еще он хотел дать приют наиболее обездоленным из своих родственников.

— Как вы думаете, скоро мы придем? — хлюпнув носом, спросила девушка.

Господин Аньель ответил, что примерно через четверть часа и что он рад возможности заранее — если можно так выразиться — представить ей обитателей усадьбы.

— Я готов рассказать о каждом, ничего не утаивая, — начал он, — памятуя, разумеется, о том, что все мы имеем право на какие-то свои маленькие тайны. Как старший по возрасту вас будет приветствовать мой кузен Бернар. В нем вы найдете счастливое сочетание врожденных способностей с достоинствами, приобретенными упорным самосовершенствованием и обеспечившими ему всеобщее уважение. Когда я говорю о самосовершенствовании, я вовсе не хочу сказать, что ему пришлось бороться с закоренелыми дурными наклонностями. Лишь любовью к добру и простым стремлением украсить свою душу он помог нам всем вступить на трудный путь. Вы понимаете, что я хочу сказать.

Элизабет прекрасно поняла.

— Труднее понять более сложную и более тонкую натуру моей кузины Бертранды, чья душа представляет собой широкое поле для исследования с точки зрения — если позволите — психологии. Многие стороны ее морального облика могли бы стать предметом изучения, которое послужило бы на пользу нам всем. Например, в определенных обстоятельствах она проявляет тягу к противоположностям, крайностям, но это не исключает ни трезвости суждений, ни управления собственными инстинктами, а ведь этими качествами должны обладать мы все.

Отдав должное этой обитательнице усадьбы, господин Аньель подумал несколько секунд, кто у него на очереди.

— Мадемуазель Эва, — сказал он наконец, — не удостоилась счастья родиться в наших краях. Она отличается прежде всего своеобразными чертами характера. Суждения ее иногда необычны, однако она в полной мере внемлет голосу разума. О ком еще сказать? Ах, да! О госпоже Анжели. Это особа сдержанная, замкнутая в себе, но совершенно ясно, что она о многом размышляет. В разговоре с ней не услышишь чего-то неожиданного и оригинального, чем блещет мадемуазель Эва; следует заметить, что госпожа Анжели может долго говорить об одном и том же, и это в конце концов создает впечатление однообразия, но она, вне всякого сомнения, женщина мыслящая. Что касается детей, вы с ними повстречаетесь в свободное от занятий время, но едва ли станете искать их общества. Разумеется, я не осуждаю детей, я вообще никого не осуждаю. Впрочем, вас будет опекать сам господин Эдм и, надеюсь, поможет вам в выборе друзей.

— Господин Эдм? — спросила девушка, и в голосе ее послышалось легкое беспокойство.

Господин Аньель отвесил легкий поклон, словно приветствуя хозяина дома.

— Слова мои могли бы дать вам лишь очень слабое представление о господине Эдме, — важно произнес он, — да и говорить о нем надо не здесь.

Элизабет про себя подумала, что же за человек этот самый господин Эдм, если говорить о нем можно только в часовне, но сочла благоразумным не задавать этого вопроса вслух.

— Перед ним я ничто, — немного подумав, добавил господин Аньель. — И пусть мои слова вас не удивляют. Их можно было бы написать над воротами усадьбы, если бы этому не препятствовала его скромность; вы, безусловно, согласитесь со мной, когда увидитесь с ним, а это случится довольно скоро.

Теперь они шли в темноте, различая лишь белеющую среди черной пашни дорогу. По мере того как тьма сгущалась, Элизабет все тесней прижималась к господину Аньелю, ее доверие к нему возросло. Не то чтобы она надеялась на его защиту в случае какой-либо опасности — он не смог даже укрыть ее от дождя, ей казались смешными и его выспренние туманные речи, и его рассеянный вид, и то, что он шагал под дождем в темноте, будто в хорошую погоду при ясном солнце, — однако вот уже несколько минут она испытывала настолько странное ощущение, что не смогла бы его описать. Ей казалось, будто голова господина Аньеля окружена сиянием.