Виктор Гюго - Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова )

Как-то рано утром мадемуазель Жильнорман-старшая пришла к себе настолько взволнованная, насколько это было возможно при ее невозмутимости. Мариус опять просил у деда позволения сделать небольшую поездку, рассчитывая уехать в тот же день вечером.

— Поезжай, — сказал дед и пробормотал про себя, подняв брови: «Он все чаще не ночует дома».

Мадемуазель Жильнорман вошла в свою комнату, сильно заинтригованная. Когда она всходила по лестнице, у нее вырвалось восклицание: «Это уж слишком!» и затем вопрос: «Но куда же, наконец, он ездит?»

У нее явилось смутное предчувствие какой-нибудь сердечной истории, более или менее предосудительной, она видела женщину в тени, свидание, тайну и охотно сунула бы туда свой нос, вооруженный очками, смакуя тайну, как будто сама участвуя в романтическом приключении, а благочестивые души не прочь побаловаться этим. В глубоких тайниках ханжества скрывается любопытство к скандалам.

Итак, тетушка умирала от желания узнать историю племянника.

Чтобы немножко отвлечься от этого любопытства, которое так непривычно волновало ее, мадемуазель Жильнорман прибегла к своим талантам и начала обметывать бумагой фестоны на одном из тех вышиваний, бывших в моде во времена Империи и Реставрации, где так много дырочек с паутинками, похожих на колесики. Работа была скучна, работница угрюма. В продолжение нескольких часов сидела она на своем стуле, как вдруг дверь отворилась. Мадемуазель Жильнорман подняла нос — перед ней стоял поручик Теодюль и приветствовал ее по-военному, приложив пальцы ко лбу. Она вскрикнула от радости. Можно быть старухой, чопорной, ханжой, теткой — и все-таки испытывать удовольствие, видя в своей комнате улана.

— Ты здесь, Теодюль! — воскликнула она.

— Проездом, тетя.

— Поцелуй же меня.

— Извольте.

И Теодюль поцеловал ее.

Мадемуазель Жильнорман подошла к своему бюро и отворила его.

— Но ты пробудешь у нас хоть неделю? — спросила она.

— Нет, тетя, я уезжаю сегодня же вечером.

— Невозможно!

— Математически верно.

— Останься, дружок, прошу тебя.

— Сердце говорит «да», а служба «нет», — возразил Теодюль. — Дело вот в чем. Нас переводят в другой город. Мы стояли в Мелёне, а теперь переходим в Гальон. Париж пришелся как раз по пути. И я сказал себе: «Поеду повидаться с тетей».

— Вот тебе за труд.

И мадемуазель Жильнорман сунула ему в руку десять луидоров.

— Вы хотите сказать — за удовольствие, милая тетя.

Теодюль поцеловал ее еще раз, и она с радостью почувствовала, что галуны его мундира оцарапали ей шею.

— Ты едешь верхом со своим полком? — спросила она.

— Нет, тетя, мне хотелось повидаться, и я добился позволения ехать отдельно. Денщик ведет мою лошадь. А я поеду в дилижансе. Кстати, я хочу кое о чем спросить вас.

— Что такое?

— Разве мой кузен, Мариус Понмерси, тоже уезжает куда-нибудь?

— Почему ты знаешь? — воскликнула тетка, вновь загораясь любопытством.

— Приехав в город, я пошел в контору дилижансов, чтобы заранее взять себе место.

— Ну?

— Одно место на империале было уж занято. Я прочел в списке имя путешественника.

— Какое имя?

— Мариус Понмерси.

— Ах, повеса! — воскликнула тетушка. — Да, твой двоюродный брат ведет себя далеко не так хорошо, как ты. Скажите пожалуйста — он ездит по ночам в дилижансе!

— Как и я.

— Ты — дело другое. Ты едешь по обязанности, а он по испорченности.

— Черт возьми!

Тут нечто необыкновенное случилось с мадемуазель Жильнорман: у нее блеснула прекрасная мысль. Будь она мужчиной, она непременно хлопнула бы себя по лбу.

— А ведь твой двоюродный брат, кажется, ни разу не видал тебя? — спросила она.

— Ни разу. Я как-то видел его, но он не соизволил обратить на меня свое внимание.

— Значит, вы поедете вместе?

— Он — на империале, я — внутри.

— Куда идет этот дилижанс?

— В Анделис.

— Так Мариус едет туда?

— Да, если только не выйдет где-нибудь по дороге. Я со своей стороны остановлюсь в Верноне, чтобы захватить корреспонденцию в Гальон. О маршруте Мариуса я не имею ни малейшего понятия.

— Мариус! Какое отвратительное имя! И пришло же в голову назвать его Мариусом. Как хорошо, что тебя зовут Теодюль.

— Мне бы лучше хотелось, чтобы меня звали Альфредом, — сказал улан.

— Послушай, Теодюль.

— Слушаю, тетя.

— Как можно внимательнее.

— Очень внимательно.

— Готов ты?

— Вполне.

— Ну, так знай же, что Мариус стал часто отлучаться из дома.

— Эге!

— Он уезжает куда-то.

— Ага!

— Он не ночует дома.

— Ого!

— Нам хотелось бы знать причину этого.

— Какая-нибудь юбка, — равнодушно проговорил Теодюль.

И, усмехнувшись про себя, прибавил уверенно:

— Какая-нибудь девчонка!

— Наверное, так! — воскликнула тетка, которой показалось, что она слышит самого Жильнормана.

Слово «девчонка», произнесенное правнуком почти таким же тоном, каким произносил его дед, вполне убедило ее.

— Сделай нам одолжение, — продолжала она, — последи немножко за Мариусом. Тебе это будет не трудно — он не знает тебя. Так как тут замешана женщина, то постарайся увидать ее. Ты нам напишешь обо всем. Это позабавит дедушку.

Теодюля нисколько не привлекало такого рода шпионство, но десять луидоров глубоко тронули его — к тому же весьма возможно, что последует и продолжение. Ввиду этого он решился взять на себя поручение.

— Я готов исполнить ваше желание, тетя, — сказал он и прибавил про себя: «Так, значит, я попал в дуэньи!»

Мадемуазель Жильнорман поцеловала его.

— Вот ты, мой друг, не способен на такие шалости. Ты повинуешься дисциплине, свято исполняешь приказания начальства, ты человек совести и долга и не бросил бы семью из-за какой-нибудь дрянной девчонки!

Улан состроил удовлетворенную гримасу, гримасу Картуша, которого похвалили за честность.

Вечером в тот самый день, как происходил этот разговор, Мариус взобрался на империал дилижанса, нимало не подозревая, что за ним следят. Что же касается самого шпиона, то он первым делом заснул. Сон его был крепкий и вполне добросовестный. Аргус* преспокойно прохрапел всю ночь.

На рассвете кучер закричал:

— Верной! Остановка в Верноне! Кто выходит в Верноне?

И поручик проснулся.

— Хорошо, — пробормотал он, еще не совсем опомнившись, — я выхожу здесь.

Потом, по мере того как прояснялась его память, он вспомнил о тетке, об ее десяти луидорах и о своем обещании прислать ей подробный отчет о похождениях Мариуса. Это рассмешило его.

«Может быть, Мариус уж давно сошел с дилижанса, — подумал он, застегивая мундир. — Он мог остановиться в Пуасси, мог выйти в Триеле, Мелане, Манте, если только не сошел в Рельбуазе или Пасси и не свернул налево в Эвре или направо в Ларош-Гюйон. Попробуй-ка сама побегать за ним, любезная тетушка! Что же, черт возьми, напишу я этой доброй старухе?»