Виктор Гюго - Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова )

Не трогая камня, Козетта бросилась прямо домой, где тотчас же закрыла ставнем и заперла задвижкой входную стеклянную дверь.

— Вернулся отец? — спросила она у Туссен.

— Нет еще, мадемуазель, — ответила та.

Жан Вальжан, как любитель одиноких ночных прогулок, иногда возвращался очень поздно.

— Туссен, а вы запираете на ночь дверь в сад? Хорошо ли вы задвигаете железную задвижку? — продолжала девушка.

— Будьте спокойны, мадемуазель, я делаю все, что нужно, — сказала Туссен.

Козетта, в сущности, нисколько не сомневалась в добросовестности служанки, поэтому добавила в виде оправдания своего вопроса:

— Здесь очень пустынно.

— Да, уж это верно! — подхватила Туссен. — Здесь запросто могут зарезать, так что не успеешь и пикнуть. А хозяин, как нарочно, все пропадает по ночам. Но вы все-таки не бойтесь, мадемуазель: я так крепко запираю весь дом, что в него не скоро проберутся… Да в самом деле жутко одним женщинам! Представьте себе, что ночью к вам прямо в спальню вдруг залезут разбойники, пригрозят вам, чтобы вы молчали, и примутся резать вам горло!.. Тут страшна не самая смерть: умереть всем когда-нибудь придется, а ужаснее всего подумать, что попадешь в руки негодяев… Потом и ножи у них, наверное, плохо режут… О господи!..

— Будет вам! — перебила Козетта. — Заприте лучше окна.

Напуганная словами старухи, а может быть, и воспоминанием об явлениях прошлой недели, Козетта не решилась сказать ей, чтобы она пошла и посмотрела на таинственный камень, опасаясь, как бы во время ее отсутствия кто-нибудь не забрался в дом через садовую дверь. Она только распорядилась, чтобы служанка как можно крепче заперла все двери и окна и осмотрела весь дом от подвала до чердака. Потом она тщательно заперлась сама в своей спальне; посмотрев у себя под кроватью, она разделась и легла, но спала очень плохо. Всю ночь она видела перед собою камень, выросший в целую гору, изрытую темными пещерами.

Утром при солнечном свете (утреннее солнце обладает свойством заставлять нас смеяться над нашими ночными страхами, и тем сильнее, чем мы более терзались страхом в темноте) вечерние ужасы показались Козетте простым кошмаром.

«И что это только пришло мне в голову? Это вроде тех шагов, которые мне почудились ночью в саду, и тени от печной трубы! Неужели я становлюсь трусихой?» — подумала она.

Солнце, пробивавшееся сквозь щели ставен и окрашивавшее в пурпур шелковые занавесы окон, так ободрило Козетту, что у нее не осталось и следа какой бы то ни было боязни. Даже к камню она отнеслась скептически.

«Наверное, вовсе и не было никакого камня, — говорила она себе, — Как не было мужчины в круглой шляпе, должно быть, он почудился мне, как и все остальное».

Она оделась, спустилась в сад и побежала к скамье. Однако, взглянув на нее, снова похолодела от испуга: камень лежал на месте. Но испуг ее продолжался только одно мгновение. То, что ночью причиняет испуг и ужас, днем вызывает только любопытство.

«Что это за камень?» — спросила себя Козетта.

Она смело приподняла его и увидела под ним что-то похожее на письмо. Это был конверт из белой бумаги. Козетта взяла его и осмотрела. Адреса и печати на нем не было. Между тем он, хотя и незаклеенный, не был пуст. В нем лежали какие-то бумаги. Козетта вытащила эти бумаги, которые оказались сшитыми в тетрадь и пронумерованными постранично. Тетрадь была исписана мелким и, как показалось Козетте, красивым почерком.

Молодая девушка теперь чувствовала уже не страх, даже не простое любопытство, а нечто вроде смутной тревоги. Она стала искать в тетради какое-нибудь имя, но не нашла, не было также и подписи. Кому это могло быть адресовано? Вероятно, ей, Козетте, раз оно положено к ней на скамейку. Но от кого? Молодой девушкой овладело что-то похожее на очарование. Она с усилием оторвала глаза от тетради, дрожавшей в ее руке, взглянула на небо, на улицу, на залитые солнцем акации, на голубей, сидевших на кровле соседнего дома, потом вдруг снова впилась глазами в тетрадь. Она решила, что ей следует прочесть написанное на этих страничках, и вот что она прочла.

Любовь — это сосредоточие всей вселенной в одном существе, возвышение этого существа до степени божества.

Любовь — это привет ангелов небесным светилам.

Как печальна душа, когда ею овладевает грусть от любви! Какую пустоту причиняет отсутствие любимого существа, которое одно наполняло собою весь мир! О, как это верно, что любимое существо становится божеством! Очень понятно, что Бог должен был бы на это ответить гневом, если бы он, отец всего сущего, не создал вселенной для души, а душу — для любви.

Достаточно одной улыбки из-под белой креповой шляпки с лиловыми лентами, чтобы перенести душу в мир грез.

Все наполнено Богом, но все и скрывает в себе Бога. Предметы темны, существа непроницаемы. Любить существо — значит сделать его прозрачным.

Некоторые мысли — те же молитвы. Бывают минуты, когда душа преклоняет колени, в каком бы положении ни находилось тело.

Разлученные влюбленные обманывают разлуку тысячами химер, не лишенных, однако, известной доли реальности. Им препятствуют видеться, между ними не допускают переписки. Они изобретают множество тайных способов сношений. Они шлют друг другу пение птиц, аромат цветов, смех детей, свет солнца, шепот ветра, лучи звезд — все творение Божие. И почему же нет? Ведь все, сотворенное Богом, сотворено им для служения любви. Любовь достаточно могущественна, чтобы заставить всю природу стараться о доставлении ей вестей.

О весна! Ты — послание, которое я шлю ей.

Будущность гораздо больше принадлежит душам, чем умам. Любить — вот единственное занятие, которое может наполнить вечность. Бесконечному нужно неистощимое.

Любовь — это часть самой души. Любовь и душа имеют одинаковую сущность. Подобно душе, любовь — искра Божия, подобно душе, любовь нетленна, неделима, вечна. Любовь — это огненная точка в нас, она бессмертна и бесконечна, ее ничто не может ограничить, ничто не в силах погасить. Чувствуешь, как этот огонь прожигает до мозга костей, и видишь, как он распространяет свое сияние до самых небес.

О любовь! Взаимное обожание! Наслаждение двух душ, понимающих друг друга, двух обменявшихся между собою сердец, двух проникших один в другой взоров! Счастье, ты посетишь меня, не правда ли? Прогулки вдвоем в уединении! Дни лучезарные и благословенные! Мне в моих грезах порою представляется, что время от времени ангелы спускаются на землю, чтобы дарить блаженство человеку

Бог ничего не может прибавить к счастью любящих — он только может продлить это счастье до бесконечности. После жизни, наполненной любовью, получить еще вечность любви — это высшее наслаждение, которое мы только можем желать, но увеличить полноту счастья, даваемого любовью душе в этом мире, невозможно даже для Бога. Бог — это полнота небес. Любовь — это полнота человеческого существования.