Виктор Гюго - Отверженные (Перевод под редакцией А. К. Виноградова )

Между тем на малой баррикаде зажгли плошку, а на большой — один из тех восковых факелов, которые можно видеть во время карнавала впереди экипажей, наполненных людьми в масках и направляющихся в Куртиль. Эти факелы, как мы говорили раньше, были добыты в Сент-Антуанском предместье.

Факел был установлен посреди нескольких камней из мостовой, расположенных в виде клетки, одна сторона которой оставалась открытой. Таким образом факел был защищен от ветра, и вместе с тем весь его свет падал на знамя. Улица и сама баррикада были погружены во мрак, виднелось только одно красное знамя, зловеще озаренное точно громадным потайным фонарем.

Наступила наконец и ночь, но на баррикаде было все по-прежнему тихо. Слышался лишь какой-то смутный гул, и временами доносился треск ружейной пальбы — редкий, довольно слабый и отдаленный. Эта продолжительная передышка доказывала, что правительство собирается с силами. Пятьдесят человек бунтовщиков на улице Шанврери поджидали шестьдесят тысяч.

Анжолрас отправился к Гаврошу. Бунтовщики позаботились, чтобы на верхнем этаже и мансарде потушили свет.

Гаврош оказался сильно озабоченным. Тот незнакомец, который пристал к бунтовщикам в улице Бильет, только что вошел в нижнее помещение кабака и сел за стол, стоявший в тени. Ему досталось ружье большого калибра, которое он теперь, сидя на стуле, держал между колен. Гаврош, до этой минуты развлекавшийся столькими «забавными» делами, не успел заметить этого человека на баррикаде. Но когда доброволец вошел в кабак, Гаврош машинально следил за ним глазами, любуясь его ружьем, потом вдруг, когда незнакомец сел, мальчик вскочил со своего места. Всякий, кто наблюдал бы за этим человеком с самого момента его появления у баррикады, мог бы заметить, что он с каким-то особенным вниманием рассматривает как самих бунтовщиков, так и то, что они делают. Теперь же, войдя в кабак, он как бы сосредоточился в самом себе и точно ничего не видел из происходившего вокруг него. Гаврош подошел к задумчивому незнакомцу и стал вертеться возле него на цыпочках, как ходят вокруг человека, которого боятся разбудить. При этом на его детском лице, одновременно наглом и серьезном, легкомысленном и глубоком, веселом и скорбном, замелькали все гримасы, свойственные лицу старому и выражающие мысли вроде следующих: «Ба!.. Не может быть!.. Это мне, наверное, только так кажется… чудится… А может быть?.. Да нет, это невозможно!.. А вдруг это так?.. Нет, нет, вздор!» Гаврош раскачивался на пятках, сжимал засунутые в карман кулаки, крутил головой, как птица, и выражал оттопыренною нижней губою всю свою прозорливость. Он был озадачен, поражен, не уверен, ослеплен. Он имел вид начальника евнухов на невольничьем рынке, вдруг открывшего Венеру среди неуклюжих толстух, или вид знатока, заметившего в куче мазни кисть Рафаэля. В нем одновременно работали и вынюхивающий инстинкт, и сопоставляющий ум.

Очевидно, Гаврош натолкнулся на важное открытие.

В ту самую минуту, когда возбуждение Гавроша достигло высшей степени, его окликнул Анжолрас:

— Гаврош, ты малыш и тебя не увидят. Выйди из баррикады, прошмыгни вдоль домов, поболтайся по улицам, потом вернись и расскажи мне все, что увидишь и услышишь.

Гаврош выпрямился.

— А, — сказал он, — значит, и малыши на что-нибудь да годятся? Это очень приятно!.. Хорошо, я пойду. А пока вы доверяетесь малышам, остерегайтесь взрослых… — И, подняв голову, Гаврош украдкой указал на незнакомца и шепотом прибавил: — Видите вы этого человека?

— Ну?

— Это — шпион.

— Ты уверен в этом?

— Недели две тому назад этот самый человек стащил меня за ухо с карниза Королевского моста, где я сел подышать воздухом.

Анжолрас с живостью отошел от гамена и шепнул несколько слов портовому рабочему. Тот вышел из залы и через несколько минут вернулся с тремя товарищами. Эти четыре широкоплечих носильщика незаметно встали позади стола, на который облокотился человек из улицы Бильет, очевидно, готовые броситься на него по первому знаку Анжолраса.

Последний подошел к незнакомцу и спросил его:

— Кто вы такой?

При этом неожиданном вопросе незнакомец встрепенулся. Взглянув своими проницательными глазами в самую глубь кротких глаз Анжолраса, он, вероятно, прочел в них его мысль. Улыбнувшись затем презрительной и выразительной улыбкой, он с высокомерной важностью сказал:

— Я угадываю, что это значит… Да, это так!

— Вы — шпион?

— Я - агент власти.

— Ваше имя?

— Жавер.

Анжолрас сделал знак четырем носильщикам, и, прежде чем Жавер успел обернуться, его схватили, свалили, связали и обыскали. У него нашли маленькую круглую карточку, вставленную между двух стекол, на одной стороне которой был изображен герб Франции с надписью: «Бдительность и неусыпность», а на другой — следующее свидетельство: «Жавер, инспектор полиции, пятидесяти двух лет», внизу была подпись тогдашнего префекта полиции Жиске. Кроме того, при нем были часы и кошелек с несколькими золотыми монетами. Эти вещи оставили у него. За часами на дне кармана нащупали бумагу в конверте и вытащили ее.

Анжолрас развернул бумагу и прочел следующие пять строк, написанные собственноручно префектом полиции:

«По исполнении данной ему политической миссии инспектор Жавер должен удостовериться специальным наблюдением, верно ли то, что злоумышленники скрываются на правом берегу Сены, близ Иенского моста».

Окончив обыск, рабочие подняли Жавера на ноги, скрутили ему руки за спиной и привязали посредине залы к тому самому знаменитому столбу, который когда-то дал свое название кабаку.

Гаврош, молча наблюдавший, за всей этой сценой и иногда одобрительно кивавший головой, подошел к Жаверу и сказал ему:

— На этот раз мышь поймала кота!

Все совершилось так быстро, что остальные восставшие, находившиеся в кабаке, заметили это только тогда, когда все уже было кончено. Жавер не оказал никакого сопротивления. Узнав, что Жавер привязан к столбу, Курфейрак, Боссюэт, Жоли, Комбферр и их товарищи, рассеянные по обеим баррикадам, поспешили в залу.