Акутагава Рюноскэ - Новеллы

Я.Я просто примиряюсь с судьбой.

Голос.А как же с твоей ответственностью?

Я.Одна четверть — наследственность, другая четверть — окружение, третья четверть — случайности, на моей ответственности только одна четверть.

Голос.Какой же ты мелкий человек!

Я.Все такие же мелкие, как я.

Голос.Значит, ты сатанист.

Я.К сожалению, я не сатанист. Особенно к сатанистам зоны безопасности я всегда чувствовал презрение.

Голос (некоторое время безмолвен). Во всяком случае, ты страдаешь. Признай хоть это.

Я.Не переоценивай! Может быть, я горжусь тем, что страдаю. Мало того, «бояться утерять полученное» — такое с сильными не случается.

Голос.Может быть, ты честен. Но, может быть, ты просто шут.

Я.Я тоже думаю — кто я?

Голос.Ты всегда был уверен, что ты реалист.

Я.Настолько я был идеалистом.

Голос.Ты, пожалуй, погибнешь.

Я.Но то, что меня создало, — создаст второго меня.

Голос.Ну и страдай сколько хочешь. Я с тобой расстаюсь. Я. Подожди. Сначала скажи мне: ты, непрестанно меня вопрошавший, ты, невидимый для меня, — кто ты?

Голос.Я? Я ангел, который на заре мира боролся с Иаковом {586} .

Голос.У тебя замечательное мужество.

Я.Нет, я лишен мужества. Если бы у меня было мужество, я не прыгнул бы сам в пасть ко льву, а ждал бы, пока он меня сожрет.

Голос.Но в том, что ты сделал, есть нечто человеческое.

Я.Нечто человеческое — это в то же время нечто животное.

Голос.Ты не сделал ничего дурного. Ты страдаешь только из-за нынешнего общественного строя.

Я.Даже если бы общественный строй изменился, все равно мои действия непременно сделали бы кого-либо несчастным.

Голос.Но ты не покончил с собой. Как-никак у тебя есть силы.

Я.Я не раз хотел покончить с собой. Например, желая, чтобы моя смерть выглядела естественной, я съедал по десятку мух в день. Проглотить муху, предварительно ее искрошив, — пустяк. Но жевать ее — противно.

Голос.Зато ты станешь великим.

Я.Я не гонюсь за величием. Чего я хочу — это только мира. Почитай письма Вагнера. Он пишет, что, если бы у него было достаточно денег на жизнь с любимой женщиной и двумя-тремя детьми, он был бы вполне доволен, и не создавая великое искусство. Таков даже Вагнер. Даже такой ярый индивидуалист, как Вагнер.

Голос.Во всяком случае, ты страдаешь. Ты — человек, не лишенный совести.

Я.У меня нет совести. У меня есть только нервы.

Голос.Твоя семейная жизнь была несчастлива.

Я.Но моя жена всегда была мне верна.

Голос.В твоей трагедии больше разума, чем у иных людей.

Я.Лжешь. В моей комедии меньше знания жизни, чем у иных людей.

Голос.Но ты честен. Прежде чем что-то открылось, ты во всем признался мужу женщины, которую ты любишь.

Я.И это ложь. Я не признавался до тех пор, пока у меня хватало на это сил.

Голос.Ты поэт. Художник. Тебе все позволено.

Я.Я поэт. Художник. Но я и член общества. Не удивительно, что я несу свой крест. И все же он еще слишком легок.

Голос.Ты забываешь свое «я». Цени свою индивидуальность и презирай низкий народ.

Я.Я и без твоих слов ценю свою индивидуальность. Но народа я не презираю. Когда-то я сказал: «Пусть драгоценность разобьется, черепица уцелеет». Шекспир, Гете, Тикамацу Мондзаэмон когда-нибудь погибнут. Но породившее их лоно — великий народ — не погибнет. Всякое искусство, как бы ни менялась его форма, родится из его недр.

Голос.То, что ты написал, оригинально.

Я.Нет, отнюдь не оригинально. Да и кто оригинален? То, что написали таланты всех времен, имеет свои прототипы всюду. Я тоже нередко крал.

Голос.Однако ты и учишь.

Я.Я учил только невозможному. Будь это возможно, я сам сделал бы это раньше, чем стал учить других.

Голос.Не сомневайся в том, что ты сверхчеловек.

Я.Нет, я не сверхчеловек. Мы все не сверхчеловеки. Сверхчеловек только Заратустра. Но какой смертью погиб Заратустра, этого сам Ницше не знает.

Голос.Даже ты боишься общества?

Я.А кто не боялся общества?

Голос.Посмотри на Уайльда, который провел три года в тюрьме. Уайльд говорил: «Покончить с собой — значит быть побежденным обществом».

Я.Уайльд, находясь в тюрьме, не раз замышлял самоубийство. И не покончил он с собой только потому, что у него не было способа это сделать.

Голос.Растопчи добро и зло.

Я.А я теперь больше всего хочу стать добродетельным.

Голос.Ты слишком прост.

Я.Нет, я слишком сложен.

Голос.Но можешь быть спокоен. У тебя всегда будут читатели.

Я.Только после того, как перестанет действовать авторское право.

Голос.Ты страдаешь из-за любви.

Я.Из-за любви? Поменьше любезностей, годных для литературных юнцов. Я просто споткнулся о любовь.

Голос.О любовь всякий может споткнуться.

Я.Это только значит, что всякий легко может соблазниться деньгами.

Голос.Ты распят на кресте жизни.

Я.Этим не приходится гордиться. Убийца своей любовницы и похититель чужих денег тоже распяты на кресте жизни.

Голос.Жизнь не настолько мрачна.

Я.Известно, что жизнь темна для всех, кроме «избранного меньшинства». А «избранное меньшинство» — это другое название для идиотов и негодяев.

Голос.Так страдай сколько хочешь. Ты знаешь меня? Меня, который пришел нарочно, чтобы утешить тебя?

Я.Ты пес. Ты дьявол, который некогда забрался к Фаусту под видом пса.

Голос.Что ты делаешь?

Я.Я только пишу.

Голос.Почему ты пишешь?

Я.Только потому, что не могу не писать.

Голос.Так пиши. Пиши до самой смерти.

Я.Разумеется, — да мне ничего иного и не остается.

Голос.Ты, сверх ожидания, спокоен.

Я.Нет, я ничуть не спокоен. Если б ты был из тех, кто меня знает, то знал бы и мои страдания.

Голос.Куда пропала твоя улыбка?

Я.Вернулась на небеса к богам. Для того, чтобы дарить жизни улыбку, нужен, во-первых, уравновешенный характер, во-вторых — деньги, в-третьих, более крепкие нервы, чем у меня.

Голос.Но у тебя, кажется, стало легко на сердце.

Я.Да, у меня стало легко на сердце. Но зато мне пришлось возложить на голые плечи бремя целой жизни.