Арнольд Беннет - Заживо погребенный

— Ну как? — она сказала. — Не стоять же нам тут вечно!

Толпа меж тем схлынула, служитель закрывал и запирал двери Сент-Джордж-Холла. Прайам кашлянул.

— Жалко, суббота сегодня, магазины все закрыты. А может просто так пройдемся по Оксфорд-стрит? Как? — ее предложение.

— Я с удовольствием.

— Ну вот, а теперь я кое-что вам хочу сказать, — приступилась она со спокойной улыбкой, когда они двинулись с места. — Не надо вам со мной робеть. Чего уж тут. Я вся тут перед вами, как я есть.

— Робеть! — воскликнул он, искренне удивленный. — По-вашему, я робкий? — ему-то казалось, что он себя ведет с великолепной наглостью.

— Ну и ладно, — сказала она, — Чего уж. Ничего приятного. Со мною вам ни к чему это — стесняться. Где бы нам поговорить как следует? Я сегодня вечером свободная. Насчет вас не знаю.

Ее глаза с вопросом глянули в его глаза.

Час спустя они бок о бок входили в сверкающее заведение, по всем стенам как бы всё в мелких зеркалах, так что, куда б ни бросил взор любопытный наблюдатель, он всюду видел себя или искаженные свои фрагменты. Зеркала то и дело перемежались эмалированными табличками, твердившими: «Без чаевых». Кажется, хозяева заведения стремились как можно четче донести до сознанья посетителя, что, как бы он ни изощрялся, что бы тут ни назаказывал, на чаевые ни под каким видом ему нечего рассчитывать.

— Я всегда сюда хотела, — оживленно пролепетала миссис Элис Чаллис, снизу глядя в скромное, немолодое лицо Прайама Фарла.

Затем, после того, как они благополучно одолели первый озеркаленный портал, огромный детина в полицейском мундире, ловко подражая полицейскому, вытянул вперед руку, им преграждая путь.

— По порядку, пожалуйста, — произнес он.

— Я думал, это ресторан, а не театр, — шепнул Прайам миссис Чаллис.

— Ресторан это и есть, — объяснила ему спутница, — но, слыхала я, нельзя им по-другому, такая тут всегда толпа. А красота какая, а?

Он с этим согласился. Он понял, что Лондон ушел от него далеко вперед, и надо очень уж поспешить, чтобы за ним угнаться.

Наконец, еще одно подражание полицейскому отворило еще одни двери, и, вместе с другими грешниками, они были из чистилища допущены в грохочущий рай, где снова им предлагалось все, что угодно, кроме чаевых. Там их отвели в самый угол просторного, высокого зала, где затаился маленький столик, загроможденный грязными тарелками и пустыми стаканами. Господин в вечернем костюме, неся на своем челе: «Только без оскорбительных чаевых!», скакнул мимо столика, единым, волшебным махом все с него смел, с чем и удалился. Подвиг был поразительный, но Прайам не успел еще оправиться от удивления, как ему пришлось дивиться снова, обнаружив, что господин в черном костюме волшебным образом успел всучить ему исписанное золотыми буквами меню. Меню — объемля все на свете, кроме чаевых — было чрезвычайно длинное, и, зная, видимо, по опыту, что документ этот не из тех, какие можно изучить в два счета, господин в вечернем костюме деликатно не прерывал занятий Прайама и миссис Элис Чаллис с четверть часа. Потом он прилетел стрелой, вдоль и поперек проэкзаменовал их относительно меню, опять бежал, и, когда он исчез, оказалось, что столик под чистой скатертью сверкает чистою посудой. Оркестр вдруг впал в дикое веселье, как в мюзик-холле после какого-нибудь особенно изнурительного пассажа. И он гремел все громче, громче; и чем громче он гремел, тем громче разговаривали вокруг. И гром тарелок в оркестре мешался с грохотом тарелок на подносах и столах, а пререкания ножей и вилок сливались с воплями упрямцев, которым во что бы то ни стало хотелось, чтоб собеседник их услышал. И господа в вечерних костюмах (для всех сидящих за столиками, повидимому, запрещенных), носились туда-сюда с непостижимой быстротой, суровые, сосредоточенные маги. И с каждой мраморной стены, с каждого зеркала, с каждой дорической колонны беззвучно, настоятельно вас предупреждали: «Без чаевых».

Так Прайам Фарл приступил к первой своей трапезе на людях в новом Лондоне. Отелей он понавидался; понавидался и ресторанов в полудюжине стран, но ни один еще не впечатлял его, как этот. Он помнил Лондон деревянных забегаловок, и кусок, можно сказать, почти не лез ему в горло из-за роившихся в голове мыслей.

— Правда, так интересно тут? — млела миссис Чаллис над стаканом портера. — Я так рада, что вы меня сюда привели. Мне давно сюда хотелось.

Потом, несколько минут спустя, она говорила, перекрикивая несусветный шум:

— Знаете, я уж сколько лет хотела снова замуж выйти. А когда всерьез захочешь замуж выйти, что дальше-то? Можно, конечно, в кресле сидеть и дожидаться, пока яйца будут по шесть пенсов дюжина, а толку-то? Что-то делать надо. Тут поневоле вспомнишь про брачное агентство, да? Ну, брачное агентство, ну и что такого-то? Хочешь замуж, значит хочешь, и чего уж притворяться, будто у тебя такого и в мыслях нет? Вообще, притворяться — ой, это я терпеть не могу. И какой-такой в том стыд, если ты замуж хочешь, да? По-моему, брачные агентства — вещь очень даже хорошая, очень даже полезная. Говорят, обманывают там. Ну, кто нарывается, того обманывают. И без брачного агентства обманут за милую душу, я так считаю. Нет, меня лично никогда еще не обманывали. Если ты человек простой и с головой на плечах, никогда тебя не обманут. Нет, я так считаю, что брачное агентство — самая полезнейшая вещь, ну самая, буквально — после подмышечников — каких только наизобретали. Ну, и если что из этого получится, я со всем моим удовольствием им уплачу положенное. Вы-то как? Со мной согласны?

Вдруг тайна разъяснилась.

— Совершенно! — сказал он.

А по спине у него поползли мурашки.

После того, как миссис Чаллис высказалась в пользу брачных агентств, существование Прайама Фарла стало мукой. Таких, как она, он привык считать «женщинами вполне приличными»; но поистине!.. фраза неокончена, потому что Прайам Фарл и сам не кончил ее у себя в мозгу. Пятьдесят раз доводил фразу до этого «но поистине», а дальше ее заволакивало пренеприятным облаком.

— Наверно, нам пора идти, — сказала миссис Чаллис, когда ее мороженое было съедено, а у него растаяло.

— Да, — подхватил он, а про себя прибавил: «Но куда?»

Однакож лучше было унести ноги из этого ресторана, и он попросил счет.

Пока ждали счета, положение становилось все напряженней. Прайам осознал в себе желание швырнуть на столик деньги и дунуть прочь. Даже миссис Чаллис, смутно это чувствуя, затруднялась продолжением беседы.

— А вы на фотокарточке похоже вышли! — заметила она, оглядывая его лицо, которое, надо признаться, заметно изменилось за последние полчаса. Вообще, лицо у него способно было принимать по сотне разных выражений за день. Теперешнее выражение было выражение тревоги — средней степени. Лучше всего вы себе представите это выражение, вообразив субъекта, запертого в железной камере и замечающего с тоской, что стены по углам раскалились докрасна.