Жозе Мария Эса де Кейрош - Преступление падре Амаро. Переписка Фрадике Мендеса

На мой взгляд (насколько можно судить о столь возвышенных предметах, сидя в Париже, в XIX веке, и с насморком), жизнь Будды более достойна восхищения. А теперь сравним то, чему учили эти два божественных учителя. Один, Иисус, говорит: «Я сын бога и требую от каждого из вас, смертных людей, чтобы вы творили добро, пока не кончится ваш недолгий земной путь. Тогда, в награду, я дам каждому из вас, в меру его личной заслуги, высшее существование в бесконечном времени и беспредельном блаженстве. Вы будете жить на небесах, в доме моего отца». Будда же говорит просто: «Я нищий монах и прошу вас: будьте добрыми при жизни; в награду за это от вас родятся другие, более добрые, а от них – еще более добрые и прекрасные люди, и так, с каждым поколением, все больше добродетели будет скапливаться в мире, и мало-помалу на земле установится всеобщая добродетель». Согласно учению Иисуса, праведность праведника приведет лишь к эгоистическому благу для него одного; по учению Будды, праведность праведника пойдет на пользу существу, которое сменит его на земле, потом другому, рожденному от него за время земного существования – и все это на благо всей земли. Иисус создает аристократию святых и забирает ее на небо, где он – бог, а они его свита. И нет от них прямой пользы для мира. ибо мир по-прежнему будет страдать от неуменьшающейся доли зла. А Будда, благодетельно накапливая добро, живущее в любой душе, творит новое человечество, которое с каждым поколением становится лучше и когда-нибудь придет к совершенству, и добродетель распространится на весь мир. Зло исчезнет с лица земли, а Будда останется все тем же нищим монахом, просящим милостыню на краю каменистой дороги. Я, моя прелесть, за Будду. Так или иначе, эти два Учителя соединили в себе, на благо человечеству, самую великую сумму божественного, какую может вместить человеческая душа. Впрочем, все это сложно, и ты поступила бы разумно, забыв Будду с его буддизмом. Раз твои леса так прекрасны, впитывай в себя их живительную силу и аромат. Будда – достояние города и Коллеж де Франс. [363] Коллеж де Франс – высшее учебное заведение в Париже, основанное в 1529 г. В деревне же истинное познание должно падать к нам с деревьев, как во времена Евы. Один вязовый лист даст тебе больше мудрости, чем все бумажные листы, вместе взятые; и уж наверняка гораздо больше, чем я со своими поучениями и педантскими экскурсами в сопоставительное изучение религий, что совершенно неуместно под взглядом твоих прекрасных глаз, таких задумчивых и нежных. Почти вся бумага исписана, а я еще ничего не рассказал тебе, милая моя изгнанница, о парижских новостях, acta Urbis. [364] Acta Urbis – деяния Города (лат.). – «Городом» с большой буквы древние называли Рим. Фрадике переносит это почетное обозначение па Париж (Час от часу не легче, теперь пошла латынь!) Новостей мало, и интересного в них тоже мало. Идет дождь; госпожа де Жуар вернулась в Париж, менее седая, но более жестокая, и пригласила нескольких несчастных (самый несчастный из них – я) слушать, как барон Фернэ будет читать три главы из своего последнего покушения на Грецию. В газетах появилось новое предисловие господина Ренана, в котором нет ничего, кроме самого господина Ренана, и предстает он, как всегда, в образе чувствительного и ученого викария Всеблагого Разума; наконец, у всех на устах брак по страсти и по расчету статуеобразного виконта де Фонблан с барышней Деграв, которая до сих пор была носатенькой, костлявенькой и желтозубой, но вдруг, получив двухмиллионное наследство от пивовара, приятнейшим образом округлилась и улыбается вполне ослепительно. Вот и все, моя любимая… И пора послать тебе в последней строчке мою тоску по тебе, мою неутолимую жажду, и все то жгучее, нежное и безыменное, чем полно мое сердце и что никогда не оскудевает, сколько бы раз я ни повергал его к твоим ногам, целуя их с покорностью и верой.

Первоначальный замысел «Преступления падре Амаро», по свидетельству друзей писателя, созрел еще в бытность Эсы де Кейроша студентом университета в Коимбре, то есть в 1863—1866 годах. Сюжет романа в его основных чертах не менялся на всем протяжении его длительного вынашивания; но интерпретация этого сюжета и сам текст книги претерпели ряд существенных переработок.

Первая версия романа появилась в феврале 1875 года в журнале «Ревиста де Осиденте», и сразу после ее опубликования автор приступил к серьезной переработке романа, подготовляя его к отдельному изданию. Издание это было отпечатано в Лиссабоне, в типографии Кастро Нунеса, на средства родителей Эсы де Кейроша, так как не нашлось издателя, который пошел бы на риск опубликования столь необычной книги, да еще малоизвестного автора.

Это отдельное издание, представлявшее собой вторую, значительно переработанную версию романа, вышло в свет в 1876 году и было, так же как и журнальное издание, встречено единодушным молчанием газет. Друг Эсы Рамальо Ортиган писал в своих фельетонах «Колючки» в январе 1877 года: «Молчание это было столь непроницаемым, что могло показаться результатом mot d’ordre{Приказа сверху, заговора (франц.).}. Но мы печемся о добром имени нашей журналистики и потому предпочитаем думать, что кажущееся пренебрежение к роману объяснялось попросту тем, что наши португальские критики сознавали свою полную неспособность судить о нем».

Несмотря на это, Эса де Кейрош продолжает работу в избранном им направлении. Находясь на консульской службе в Нью-Кастле, он приступает к новой переработке «Преступления падре Амаро», стремясь сделать этот роман образцом нового, «аналитического» или «научного» (то есть натуралистического), метода в литературе.

Эса сознавал, что вступил на неизведанный для португальской литературы путь. В письме из Нью-Кастля от 7 ноября 1877 года он пишет Рамальо Ортигану:

«Теперь еще одно дело, вернее, просьба. Возьми «Падре Амаро» и выскажи свое мнение — но только искреннее, нелицеприятное, беспощадное, продуманное и отрезвляющее. Я иду путем, которого сам не в состоянии оценить. Хорошо ли то, что я делаю? Грандиозно? Посредственно? Я сижу один в своей комнате, работаю безостановочно, не слыша ни единого слова критики, не зная чужого мнения, погрузясь в самого себя. Я то восхищаюсь собственным талантом, то впадаю в уныние от собственной бездарности и живу с постоянным ощущением опасности faire fausse route...{Пойти по ложному пути... (франц.)}.

...Но что сказать о наших критиках, так и не соизволивших написать ни слова о «Падре Амаро»? Какой срам! Не найдется ли у тебя палки покрепче, чтобы хорошенько отдубасить этих бессовестных бумагомарак? Сделай это, дружище, а не то следующему изданию моей книги я предпошлю предисловие, написанное динамитом, желчью, селитрой и слюной голодного тигра...»