Симадзаки Тосон - Нарушенный завет

«Но что же мне делать?» — задавая себе этот вопрос, Усимацу не находил ответа и приходил в ещё большую растерянность.

— Сэгава-кун, что ты читаешь? — внезапно послышался за спиной чей-то голос. Усимацу весь переменился в лице. Оглянувшись, он увидел директора, который незаметно приблизился к нему и теперь смотрел на него испытующим взглядом.

— Газету, — ответил Усимацу, постаравшись принять безразличный вид.

— Газету? — Директор удивлённо посмотрел на Усимацу. — Есть что-нибудь интересное?

— Нет, ничего особенного.

Некоторое время оба молчали. Директор отошёл к окну и стал смотреть на двор.

— Ну и погодка, а, Сэгава-кун?..

— Да…

Обменявшись всего несколькими фразами, они вместе вышли из зала. Пока они спускались по лестнице, Усимацу было не по себе, его охватило неизъяснимое беспокойство. Может быть, это только неосновательное подозрение, но, право, отношение директора к нему явно переменилось. Он стал заметно холоден. Нет, не только это: казалось, будто он своим противным носом вынюхивает тайну Усимацу. Усимацу с присущей ему мнительностью стал строить всякие догадки, и ему было просто невмоготу идти рядом с директором. Переступая со ступеньки на ступеньку, директор иногда невольно касался его плечом, и тогда по всему телу Усимацу пробегала холодная дрожь.

Тем временем по школе разнёсся звонок, возвещавший окончание занятий. Двери классов одна за другой распахнулись, и оттуда, толкая друг друга, выбежали ученики: через мгновение они заполнили весь коридор. Усимацу поспешил смешаться с их толпой. По засыпанной снегом дороге ученики направлялись домой. Их лица выражали детскую гордость: они — школьники. Одни шли, размахивая коробками для завтрака, другие — водрузив узелки с учебными принадлежностями себе на голову. Со счётами под мышкой, с сандалиями в руках, они весело болтали, свистели и пели; их гомон смешивался с лаем собак и разносился далеко вокруг. Некоторые девчушки, сбросив гэта, бежали босиком. Вслед за учениками вышел за ворота школы и Усимацу. Он был полон тревоги и страха. Один только вид беззаботной детворы вызывал у него страдание.

— Сёго-сан, ты домой? — крикнул Усимацу.

— Да, — засмеялся Сёго. — А потом пойду в Рэнгэдзи, сестра велела мне прийти сегодня.

«Да, ведь сегодня проповедь», — вспомнил Усимацу. Несколько минут он стоял, провожая ласковым взглядом удаляющуюся фигурку Сёго. Перед ним простиралась заснеженная улица, по которой озабоченно сновали взад и вперёд люди. Вдруг всё завертелось у него перед глазами, и он почувствовал, что вот-вот упадёт. Потом ему почудилось, будто кто-то нагоняет его и того гляди схватит его, ему даже послышалось: «Ах ты, паршивый тёри! [29] Тёри — презрительная кличка «этa». » — Он опасливо оглянулся. И никого не увидел. «Да никого и не может быть!» — сам себя подбадривал Усимацу.

Усимацу казалось, что яростная и несокрушимая сила общества постепенно всё неотвратимее надвигается на него. Вернувшись из школы и поднявшись к себе в мезонин, Усимацу сбросил с себя хаори и хакама и повалился на циновку. Единственное, на что он был способен, — это вволю предаться отчаянию. Он лежал неподвижно, без сна и без мыслей, словно ничего не сознавая. Потом приподнялся и медленно обвёл взглядом комнату.

Снизу доносились обрывки разговора и весёлый смех. Не стараясь прислушиваться, он, тем не менее, различил голоса: похоже, опять явился Бумпэй и развлекает собравшихся. Снова раздался взрыв смеха. Видимо, уже пришёл и Сёго. Иногда он отчётливо слышал молодой женский голос… «А, это Осио!» — Так, настороженно прислушиваясь, Усимацу стал прохаживаться из угла в угол по комнате.

— Учитель! — вдруг прозвучало совсем рядом, и в комнату вошёл Сёго.

Он пришёл сообщить, что внизу готовят чай, и узнать, не сойдёт ли и Усимацу поболтать со всеми. Там окусама и Осио, и даже Сё-дурак пришёл. Рассказывают такие смешные истории, что все катаются со смеху, а кое-кто даже смеётся до слёз.

— И Кацуно-сэнсэй пришёл, — добавил Сёго.

— А! Кацуно-кун тоже там? — улыбаясь, спросил Усимацу. На мгновение, словно вынырнув со дна души, на лице у него появилось выражение ненависти. Правда, оно сейчас же исчезло.

— Идёмте поскорей!

— Иди, я сейчас приду.

Однако Усимацу совсем не хотелось никуда идти. Бросив на ходу: «Поскорей!» — Сёго побежал вниз.

Опять оттуда донёсся весёлый смех. Это нижняя комната… Усимацу живо представил себе, кто там сидит в какой позе. Наверно, окусама, у которой на сердце какая-то тяжесть, нарочно, чтобы отвлечься, напускает на себя весёлый вид и заливается своим по-мужски громким смехом. Осио, по обыкновению, то входит, то выходит из комнаты, вот сейчас принесла чайный прибор, а теперь разливает чай и всех угощает. А может быть, сидя возле окусамы, она слушает разговоры и молча улыбается. А Бумпэй, наверно, снисходительно взирает на всех и противно кичится, сознавая себя здесь единственным мужчиной среди женщин и детей. Мало того, он, несомненно, ещё и прохаживается на чей-нибудь счёт… ах, такой человек не может ни у кого вызвать зависти, вот разве что его происхождение!

Жажда наслаждения жизнью волной взмыла в душе Усимацу. Чем больше он думал о жалкой участи своих несчастных сородичей, которых презирали и даже не считали за людей, тем сильней его охватывала жалость к своей молодости.

За ним опять пришёл Сёго.

— Почему же вы не идёте, учитель?

Усимацу хотелось избавиться от его простодушных приставаний, поэтому он решил повести мальчика в храм. Выйдя из комнаты и спустившись по лестнице, они попали в ту часть коридора, которая соединяла жилые помещения с храмом. Другое ответвление коридора, огибавшее здание со стороны заднего двора, проходило мимо нижней общей комнаты, где ораторствовал Бумпэй. Таким образом, Усимацу обошёл общую комнату стороной.

Вдоль всего коридора справа были расположены кельи, сквозь сёдзи были слышны голоса их обитателей. Здание храма было огромным и такой сложной планировки, что разобрать, где находятся жилые помещения и сколько здесь постояльцев, оказывалось практически невозможно. Обычно большинство его мрачных, ветхих помещений пустовало. И сейчас, шагая с Сёго по узкому, длинному коридору, Усимацу остро ощущал дух разрушения и упадка. Стены потемнели, столбы закоптились, краски на старинной картине, украшавшей большую деревянную дверь, облупились.

Когда они подошли к тому месту, где два коридора соединялись, оба почувствовали, что кто-то идёт за ними следом. Усимацу оглянулся, а за ним и Сёго. Это была Осио. Поравнявшись с ними, она залилась румянцем.

— Учитель, — её ясные глаза сияли, — я слышала, брат получил от вас такой прекрасный подарок. — При этом она радостно улыбалась.