Симадзаки Тосон - Нарушенный завет

Снег покрывал и улицы и крыши домов. Навстречу Усимацу попадались рабочие в зимних камышовых шляпах, высоких плетёных гетрах, с прикрытыми сверху носками; путники, укутанные с головой в шерстяные пледы. Не раз его обгоняли сани, запряжённые то лошадьми, а то и людьми. Широкие карнизы, защищавшие дома от снега, сделали своё дело. Посредине улицы образовался высокий, выше домов, белый вал. Эта «снежная гора» была прославленной достопримечательностью Ииямы, — при виде её нетрудно было представить себе все трудности зимнего существования в этом городке. Серое небо предвещало новый снегопад, бледное солнце едва светило; картина зимнего дня повергала Усимацу в дрожь.

Усимацу не раз уже приходилось сбывать букинисту в Камимати старые журналы. К счастью, когда он вошёл, в лавке никого не было. Усимацу снял шляпу и с безразличным видом положил на прилавок свой свёрток.

— Принёс немножко книг… не возьмёте ли? — сказал он.

Хозяин по лицу Усимацу сразу всё понял; со смешком, как это делают все торговцы, он подался вперёд и придвинул к себе узелок с книгами.

— Сколько дадите… — добавил Усимацу.

Букинист развернул свёрток, просмотрел все книжки и разделил их на две части: книги по языку он отделил и тщательно перелистал, потом небрежно отложил в сторону книги Рэнтаро.

— За сколько вы намерены их уступить? — Он посмотрел на Усимацу и снова, как будто в смущении, усмехнулся.

— Лучше скажите, сколько вы дадите.

— Видите, у нас теперь торговля идёт плохо. На такие книги нет никакого спроса. Взять, конечно, можно, только за гроши. По правде говоря, вот эти английские книги только и в цене. А вот эти новинки — исключительно ради вас… — Букинист подумал: — Пожалуй, вам лучше взять их обратно.

— Раз уж я принёс… нет, не нужно этих разговоров. Если можете взять, берите.

— Только очень уж ничтожная цена им. Если вам угодно, я возьму, как вам называть цену — за каждую по отдельности? Или за все сразу?

— За все сразу.

— Крайняя цена пятьдесят пять сэн. Если вы согласны, я беру.

— Пятьдесят пять сэн? — уныло усмехнулся Усимацу.

Разумеется, он согласен, ведь ему всё равно за сколько, лишь бы продать. Теперь дело улажено. Считается, что книги не следует продавать. Усимацу тоже всегда так считал… Но сегодня он всё же принёс их сюда для продажи, — на это у него были особые причины. Он записал в счётную книгу свою фамилию и адрес и получил свои пятьдесят пять сэн. Перед уходом он на всякий случай ещё раз перелистал книги Рэнтаро и проверил те места, где стояла замазанная им печать «Сэгава». В одной книжке он обнаружил не замазанную им печать.

— Не дадите ли мне на минутку кисть? — Усимацу взял кисть и, окунув её в тушь, провёл по своей отчётливой печати вдоль и поперёк несколько жирных мазков.

«Ну, теперь всё в порядке», — решил он. На душе у него было сумрачно. Он растерялся и не знал, как быть дальше. Выйдя от букиниста, при мысли о только что содеянном он готов был заплакать.

«Учитель, учитель… простите!» — снова и снова повторял он про себя. Усимацу вспомнил, как сказал в разговоре Такаянаги, что не имеет к Рэнтаро никакого отношения. Острые уколы совести причиняли ему глубокую душевную боль, которую неспособны были унять доводы в пользу самозащиты. Изнемогая от стыда и страха, Усимацу брёл сам не зная куда.

Харчевня «Сасая». Здесь он когда-то пил с Кэйносином. Ноги Усимацу сами собой направились туда. Когда он раздвинул входные сёдзи и огляделся по сторонам, оказалось, что там всего лишь два-три посетителя. Хозяйка, с подоткнутым за пояс подолом кимоно, была занята обычными хлопотами, то подходила к столу, где мыли посуду, то готовила у очага.

— Что-нибудь найдётся поесть, хозяйка, а? — окликнул её Усимацу.

— К сожалению, сегодня у нас нет ничего особенного. Только жареная рыба да суп из тофу. [33] Тофу — особым образом приготовленная белая масса из перебродивших соевых бобов.

— Дайте мне то и другое. И выпить тоже.

В эту минуту сидевший на бочке уличный торговец поднялся и, повязывая голову голубым полотенцем, оглянулся на Усимацу. И крестьянин, который в облепленной снегом обуви стоял, прислонившись к столбу, также украдкой кинул на него взгляд. Чернорабочий, с виду возчик саней, которому хозяйка только что налила из большой бутылки до краёв полную чашку дымящегося жёлтым паром сакэ, прихлёбывая водку, поглядывал на Усимацу. На нём сосредоточились взгляды всех находившихся в харчевне: приход необычного гостя нарушил общий непринуждённый разговор. Впрочем, полное любопытства молчание продолжалось недолго. Вскоре опять возобновился разговор, то и дело прерываемый громким смехом. И огонь в очаге запылал. Вдыхая разливающийся вокруг приятный запах дыма, Усимацу придвинул к очагу принесённый хозяйкой столик и молча принялся за еду. Как раз в эту минуту в дверях трактира, столкнувшись с уличным торговцем, появился какой-то человек с удочками. Он прислонил удочки к столбу и воскликнул:

— О! Редкий гость! — Это был Кэйносин.

— Удить ходили, Кадзама-сан? — осведомился Усимацу.

— Нет, куда уж в такой холод. — Кэйносин уселся против Усимацу. — Не мог высидеть у реки, бросил и пошёл.

— Хоть что-нибудь наловили?

— Ничего. — Кэйносин высунул язык. — С утра мёрзну и хоть бы одна рыбёшка. Просто никуда не годится.

Он произнёс это забавным тоном. Крестьянин и возчик расхохотались.

— Разрешите предложить и вам! — сказал Усимацу, осушая свою чашечку.

— Как, ты меня угощаешь? — Кэйносин широко раскрыл глаза. — Вот так штука! Никак не думал, что ты меня станешь угощать. Разве потому, что я сегодня так ничего и не наловил. — Он утёр набежавшую слюну.

Сейчас же на столике появилась бутылка подогретого сакэ. Дрожа и от холода, и от желания выпить, Кэйносин с наслаждением вдохнул аромат сакэ.

— Мне кажется, что я тебя давным-давно не видел. А у меня, видишь ли, с тех пор, как я ушёл из школы, никаких особенных дел нет, вот я и взялся за рыбную ловлю… Что ж, больше ничего не остаётся делать!

— Как можно в такой холод удить! — рука, в которой Усимацу держал хаси, [34] Хаси — палочки для еды. застыла в воздухе, он печально воззрился на своего собеседника.

— Кто не привык, тому оно, конечно, трудно. Правда, я и сам тоже непривычный… Но, по словам настоящих рыбаков, в зимней ловле есть своя прелесть, другим непонятная. Ничего, знаешь, если бы не ветер, то не так уж страшно. — Кэйносин хлебнул глоток сакэ. — Сэгава-кун, ты сам подумай: говорят, и так горько, и этак горько, но что действительно горько, так это жить без работы. Невмоготу мне сидеть, сунув руки в карманы, и смотреть, как рядом жена работает, выбиваясь из сил. Если можно пойти поудить, то ещё ничего, а вот в такие дни, когда на улицу и носа не высунешь, мне без работы просто беда. В такие дни уж ничего не попишешь, у меня заведено днём спать.