Симадзаки Тосон - Нарушенный завет

— Я только что кое-кого встретил. И вот этот человек, которого я встретил, показал мне четыре пальца и говорит: вот что такое учитель Сэгава. Я ахнул, только не совсем его понял. Оказывается, это значит четвероногое.

— Четвероногое? Значит, «этa» называют четвероногими?

— Именно. Но я поражён. Ну и ловкач! Как ловко он сумел до сих пор скрывать это! Позволять такому нечистому существу преподавать в школе… никуда не годится.

— Тсс… — вдруг перебил его учитель и оглянулся. Как раз в этот момент с ними поравнялся Усимацу. Плотно закутавшись в пальто, он, видно, направлялся на службу. По его задумчивому виду ясно было, что он о чём-то сосредоточенно размышляет. Усимацу на мгновение остановился, но, бросив на них пристальный взгляд, быстро прошёл мимо.

Из-за сильного снегопада многие ученики не явились в школу. Начинать занятия было бессмысленно, поэтому учителя, разбившись на группки, кто в читальне, кто в учительской, а кто у фисгармонии в классе пения, праздно беседовали, словно природа даровала им этот день для отдыха.

Когда младший учитель вошёл в учительскую, в углу вокруг большого хибати [37] Хибати — круглый или четырёхугольный, большей частью глиняный или фаянсовый сосуд, куда кладут горячие угли, — наиболее распространённый вид обогревания в японском доме. стояли пять или шесть учителей. Он присоединился к ним, и как-то само собой разговор перешёл на Усимацу. Послышались взрывы смеха, привлёкшие внимание находившихся поблизости коллег, и те стали подходить, желая узнать, что тут происходит. Оказались здесь и Гинноскэ с Бумпэем.

— Что ты на это скажешь, Цутия-кун? — обратился к Гинноскэ младший учитель. — Мы тут насчёт Сэгавы-куна разделились на две партии. Ты его однокашник. Ну-ка, скажи нам своё мнение.

— На две партии? — заинтересовался Гинноскэ.

— Дело в том, что Сэгава-кун… ну, одни находят, что он именно тот человек, о котором недавно пошли слухи, а другие говорят — это невероятная нелепость! Вот так и разделились наши мнения.

— Погоди! — спокойно остановил его учитель с жиденькими усами из четвёртого класса младшего отделения. — Две партии — это не совсем точно. Ведь некоторые ещё не высказали своего мнения.

— Я утверждаю, что это неправда! — решительно заявил учитель гимнастики.

— Видишь, Цутия-кун, как обстоит дело. — Младший учитель обвёл взглядом собравшихся. — Почему возникло такое предположение, это особый разговор, но, в общем, всё началось с того, что Сэгава-кун ведёт себя весьма подозрительно. Посуди сам: пошли толки, что в школе среди нас есть «синхэймин». Естественно, что всякий возмущается, не так ли? Ты первый. Уже одно то, что ходят такие толки, позорит всех нас, учителей. Стало быть, если бы У Сэгавы-куна была чистая совесть, он негодовал бы вместе с нами, не так ли? Конечно, он что-нибудь да сказал бы об этом. А мы видим, что он ничего не говорит, отмалчивается, значит, он что-то скрывает. Так считают многие. К тому же один человек говорит… — начал было он, но сразу же осёкся, — однако лучше оставим это.

— Так что же говорит один человек? Раз начал, продолжай, а то что же получается… — вмешался учитель из первого класса младшего отделения.

— Давай, давай! — с холодной усмешкой сказал Бумпэй. Он стоял за младшим учителем и слушал, покуривая папиросу.

— Нет, шутки в сторону, — вмешался Гинноскэ, и глаза его заблестели. — Я знаком с Сэгавой-куном с учительской семинарии и хорошо его знаю. Чтоб Сэгава-кун был «синхэймином» — это невозможно. Я не знаю, кто пустил такой слух, но раз об этом стали говорить, я буду на стороне Сэгавы-куна и не отступлюсь. Вы отдаёте себе отчёт, о чём идёт речь? Это не то, что выпить чашку чаю.

— Разумеется, — ответил младший учитель. — Оттого-то мы и ломаем себе голову. Вот, послушай, что говорит один человек. Когда с Сэгавой-куном заводишь разговор об «этa», он непременно переводит его на другое. Да не только переводит разговор, он сразу же меняется в лице, вот что странно. У него на лице появляется какое-то смущение, растерянность… Ведь уже одно это наводит на подозрение. Теперь так: если б он вместе с нами сказал «вот паршивый «этa»» или что-нибудь в этом роде, тогда никто бы ничего и не подумал, а то…

— Хорошо, а чем Сэгава Усимацу похож на «этa»? Ответь-ка мне на этот вопрос! — Гинноскэ пожал плечами.

— Что он в последнее время очень задумчив, это факт, — сказал учитель четвёртого класса, теребя свою реденькую бородку.

— Задумчив? — переспросил Гинноскэ. — Задумчивость у него в характере. Нельзя же из этого заключать, что он «синхэймин». Ведь есть сколько угодно мрачных людей, и они вовсе не «синхэймины».

— «Синхэйминов» отличает своеобразный запах, не так ли? Надо понюхать, тогда узнаешь, — шутя, сказал учитель из первого класса и засмеялся.

— Не говори глупостей! — улыбнулся и Гинноскэ. — Я много раз видел «синхэйминов». Они отличаются от нас прежде всего цветом кожи. «Синхэймина» можно распознать уже по одному виду. Потом, поскольку они отверженные, у них у всех надломленный характер.

Немыслимо, чтобы из среды «синхэйминов» вышел такой энергичный, смелый юноша. А разве сможет «синхэймин» пробиться к науке? Если принять во внимание всё это, то с Сэгавой-куном всё становится ясно.

— А что же, в таком случае, ты скажешь об Иноко Рэнтаро? — насмешливо спросил Бумпэй.

— Иноко Рэнтаро? Он… — Гинноскэ запнулся, — ну, он исключение.

— Скажи пожалуйста! В таком случае, и Сэгава-кун тоже может быть исключением, — захлопав в ладоши, засмеялся младший учитель. Остальные тоже не могли удержаться от смеха.

В эту минуту дверь учительской распахнулась, и вошёл Усимацу. Все разговоры сразу смолкли, и взгляды присутствующих обратились в его сторону.

— Как твоё здоровье, Сэгава-кун? — многозначительно спросил Бумпэй. Тон у него был весьма ехидный. Младший учитель переглянулся со стоявшим рядом учителем первого класса, и оба обменялись многозначительными улыбками.

— Благодарю, — спокойно сказал Усимацу. — Я уже здоров.

— Простудился? — осведомился учитель четвёртого класса.

— Да, пустяки, ничего серьёзного. — И Усимацу обратился к Бумпэю. — Вот что, Кацуно-кун, к сожалению, сегодня пришли не все ученики, не знаю, как нам быть. Боюсь, что и с проводами Цутии-куна ничего не выйдет. Правда, всё уже приготовлено, но школьники что-то не в настроении.

— Как же, такой снег, — улыбнулся Бумпэй. — Делать нечего, отложим.

В это время в учительскую вошёл служитель. Гинноскэ, внимание которого было приковано к Усимацу, не слышал, что тот сказал. Заметив это, учитель гимнастики слегка хлопнул его по плечу:

— Цутия-кун, тебя вызывает директор.

— Меня? — Гинноскэ только теперь понял, что речь идёт о нём.