Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах т.4

– Я слышал музыкальное, как говорится, сопровождение, то есть аккомпанемент. Кажется, в мозгу у меня мелькнуло сожаление, что останавливаться поздно. Вслед за сожалением в моем уме возник сатирический куплет: Друзья, прощайте, Я умираю. Кому я должен, Тех всех прощаю.

– Вы плохо завязали петлю?

– Наоборот, прекрасно. Но ведь, к счастью, у нас в государстве все держится на соплях. Крюк от люстры вырвало с корнем, и я свалился на пол.

– Зафиксировали свои чувства, когда поняли, что ничего не вышло?

– Положа руку на сердце, был ужас и счастье, как после смерти во сне. Навек считаю себя идиотом. Все же у меня теперь наметились кое-какие выходы с нитью Ариадны в руках из лабиринта пропащей жизни. Так что предлагаю выпить шампанского за трагический недовес этого тела и за торжество второго моего личного рождества!

– Смутившись, Герман совсем запутался.

– Налейте и мне полбокала, – попросила Даша, не переставая разглядывать нашего самоубийцу с интересом, ясным только ей одной.

– Я, конечно, идиотина, люди очень удивлялись бы, потому что я всецело обожал жизнь, можно сказать, носил ее на руках, не жалея времени и денег, но попал под влияние Внуго… это внутренний голос… Выпьем за жизнь в компании, которую я не забуду теперь уже до самой законной смерти от рук несчастного случая, болезни или исхода дней!

– Ну что ж, теперь я тоже буду называть внутренний голос «Внуго», – сказала Даша, нормально заговорив первый раз за этот вечер.

Герман почувствовал, что в компании спал вдруг постоянный тягостный напряг, не разряжаемый ни едой, ни выпивкой, ни разговорами на разные, преимущественно московские, темы.

Девочка продолжала расспрашивать Германа, но уже не о подробностях самоубийства, а о разных частностях его нелепой жизни. От шампанского ее анемичное лицо раскраснелось и похорошело.

Потом она попросила разрешения позвонить в Москву любимой подружке, приславшей ей новогоднее поздравление, и удалилась в свою комнатушку.

Зять старой дамы, во извинение перед гостем, которого он пять минут назад мысленно проклинал, начал подливать ему и себе водочки. Дух застолья явно изменился к лучшему.

Было уже поздно. В конце праздничного ужина Герман, попробовав кусочек шедеврального торта «Горби с трюфелями», вдруг ни с того вроде бы ни с сего бурно разрыдался.

Старая дама успокаивала его, прикладывала лед к вискам и уверяла, что все образуется… все, голубчик, образуется само собой… нормальная жизнь на родине восстановится, если только не мешать ей трескотней гнусного соперничества партий и партишек да волчьим рыком жлобского своекорыстия… я ждала этого момента истории буквально со дня своего рождения… вашему поколению легче… а Лигачев – вы плюньте на него, он – всего лишь глупая и ненужная рифма к восхитительно противоречивому Горбачеву…

Герман совсем размяк от смущения, «Абсолюта», жареного гуся, торта «Горби» и всех катавасий этого дня, продленного перелетом. Гостя проводили в отведенные лично для него апартаменты.

Утром, после трезвого и необычно скромного – чисто американского, как сказала старая дама, – завтрака, его спросили, что желал бы он обозреть в городе и в его окрестностях. Предложено было несколько достопримечательных мест.

Но только Герман хотел сказать, что не мешало бы ему пройтись по Бруклинскому мосту – с него не раз он бросался в своих мечтах в воды Гудзона, – как вдруг зять старой дамы включил программу новостей.

Сначала был репортаж из Кремля. Что-то обнадеживающее говорил Ельцин, спокойно уверяя Запад, что теперь на кнопке ядерной войны находится его личный палец… Потом показали пожилых женщин в московской очереди за молоком. Одна из них ожесточенно трясла другую за жалкий воротничишко… Старикашку отшвырнули от дверей открывшейся булочной… Солдаты выгружали из бывшего вражеского самолета братские рождественские подарки великодушных американов… Караульные служаки отпечатывали возле самого нелепого морга нашей планеты идолопоклоннический шаг, на века запрограммированный самим товарищем Сталиным…

Потом брали интервью у молоденькой балерины, танцевавшей Соню Мармеладову в перестроечной хореографической версии «Преступления и наказания». Балерина заявила на неплохом английском, что все это – слухи и интриги. Она вовсе не собирается просить политического убежища, потому что в мире российского балета произошли эпохальные события… нам трудно, но весело… каждый танцует то, что он хочет, хотя на Западе сони мармеладовы зарабатывают больше, чем ведущие балерины нашего Отечества, выздоравливающего от вензаболеваний марксизма-ленинизма, а главное, на эти деньги можно хоть что-то купить…

И вдруг возникло на экране лицо старой дамы, что-то говорившей репортеру и улыбавшейся Деду Морозу.

Герман, не сразу узнав собственную физиономию, пришел в необычайное волнение, поскольку вновь совестливо пытался выискать на экране человека Буша. Ему даже показалось, что какой-то тип размахивает над головою книгой в ярко-синей обложке. Разобрать ее название на экране было невозможно… Вот, во весь экран, – растерянный Герман. Под кадром подпись: «Русский Санта-Клаус…»

После этого, в удивительно странной последовательности, возникла сцена ареста дяди, бывшего секретаря райкома Дебелова. Фигура его враз обмякла, потеряв былую нагловатую сановность. Он растерянно крикнул в микрофон: «Не вижу, понимаете, здесь никакой адекватки… где же ваша хваленая презентация невинности?..»

В кадре все мелькало то вбок, то вниз, то вверх. Очевидно, виртуозному проныре-репортеру было трудно снимать… Скрылась с глаз фигура дяди, окруженного агентами ФБР…

Потом диктор коротко прокомментировал необычайное происшествие в аэропорту и расценил его как большую победу Интерпола в борьбе с русской мафией, набирающей силу на международной арене…

Старая дама перевела Герману, что она была права. ФБР совместно с Интерполом арестовало по просьбе российской полиции крупного дельца-мафиозника, давно уже сбывавшего на Запад какие-то особо драгоценные химические элементы. Высказываются предположения, что арестованный являлся чуть ли не крестным отцом одной из «северных фамилий» по кличке Дядя. Похищенные в секретном государственном учреждении алмазы и прочие драгоценности доставлялись на зафрахтованных у армии вертолетах в один из подземных тайников, откуда переправлялись в банки Швейцарии и в сейфы перекупщиков. Если верить слухам, то в Дядином портфеле были обнаружены сверхсекретные документы КПСС и списки шахтеров, лидеров забастовщиков, подлежавших ликвидации после августовского переворота. Всю эту бесценную для историков документацию Дядя якобы намеревался предложить за баснословную сумму аукциону Сотби. Разыскиваются также его сообщники…