Юнас Ли - Хутор Гилье. Майса Юнс

— Мама, но ты ведь слышала, что сказала Валборг Сундт.

— Видишь ли, Сингне, вряд ли фрекен Сундт смотрит на эти вещи так же, как мы. Не следует, чтобы нас причисляли к тем, кто любит участвовать в спорах, а вокруг этой новой норвежской пьесы, несомненно, начнутся диспуты в газетах…

— А вдруг сегодня и верно в театре поднимется скандал, начнутся свистки и топанье, — вмешалась Арна.

— У меня такое предчувствие, что нам не стоило бы идти на эту премьеру… Мало ли что может произойти… Благодарю вас, Майса! — По сдержанному лицу фру трудно было понять, о чем она думает.

Нет уж, сегодня рассчитывать не на что, решила Майса.

— Ах, мама, пропусти же Грете, ей ведь нужно только подцепить тюль булавкой, — поторопила мать Арна.

Старшая сестра, спокойная, медлительная дама за тридцать, стоя позади матери, терпеливо ждала, чтобы ей закрепили тюль на рукаве. Она протянула Майсе руку, смахивавшую на полено; большеголовая, с крупными чертами, слегка сутулая, Грете напоминала своего отца, деревенского увальня, каким он был в те дни, когда еще не обзавелся жирком и внушительным животом, свидетельствующим о преуспеянии и достатке.

В столовой, надевая накидку, фру давала последние наставления тетушке Раск, предупреждая, что господин Транем непременно потребует на ужин кашу, хотя для всех приготовлена рыба. Потом она сказала что-то еще, но уже совсем тихо, и Майса не расслышала ее слов, хотя нисколько не сомневалась, что речь идет о ней — нужно, мол, присмотреть за ней, проследить за материей, нитками и прочим…

В прихожей Арна раздраженно твердила, что давно пора ехать: надо же успеть купить по дороге мятных конфет и лимонных пряников.

— Ну что, Майса, так и не пришлось сделать примерку? — спросила, входя в комнату, тетушка Раск. — Так, так, а что, вы уже все приготовили? Но послушайте, — в голосе ее все явственней слышалось удивление, — неужели вся эта материя пошла на одно платье? — И она обвела комнату округлившимися глазами, словно надеясь увидеть где-нибудь остатки материала.

— Фру ведь просила пышную юбку, а отделки сколько!.. — отрезала Майса. — Впрочем, это легко можно измерить: вот все кусочки, какие остались. — Она не была расположена сносить эти упреки.

— Да в вашей честности никто не сомневается, — любезно ответила фрекен, — только кроить-то ведь можно по-разному. Знаете, сколько некоторые изводят материала, просто непостижимо. Конечно, они за него не платят, вот и орудуют ножницами, не жалея. — Последние слова донеслись уже из дверей, — тетушка Раск спешила распорядиться ужином.

Кухня была расположена на несколько ступеней ниже комнаты, и старая железная скоба на ее двери, словно напоминание о давно прошедших днях, снизу вверх взирала на изящную фарфоровую ручку, украшавшую собой дверь в столовую.

Маленькая комната, в которой сидела Майса, служила как бы переходом из старой части дома в новую. На выкрашенных голубой масляной краской стенах висели пожелтевшие картинки в узких деревянных рамках, изображавшие в старомодном изысканном стиле историю Абеляра и Элоизы [15] Имеются в виду выдающийся французский философ и богослов Пьер Абеляр (1079–1142) и его возлюбленная Элоиза, трагическая история которых нашла отражение в их переписке и в романе Абеляра «История моих бедствий». (Здесь и далее примечания переводчиков.) . Сюда выставили стенные часы в темном футляре, которые давно уже не били, а только надсадно хрипели, здесь же нашел приют и раздвижной столик, очень удобный для Майсы, — начиная кроить, она могла раздвигать его, на сколько ей было нужно.

Из кухни доносились стук и шипение — там чистили рыбу, рубили на доске овощи, и время от времени звучал голос тетушки Раск. Аппетитный запах распространялся по комнатам.

Часов около восьми Лена внесла поднос с бутербродами, чаем и двумя только что поджаренными рыбными котлетами.

Хорошо живется в доме господина коммерсанта! Сверкающая вилка — такая большая и красивая, ее приятно взять в руки, а эти котлеты, еще шипящие в растопленном коричневом масле! Майса отрезала кусочек за кусочком, с наслаждением заедала их бутербродом и размышляла, не оставить ли на тарелке полкотлеты: ведь если съесть все до последней крошки, подумают, что она невоспитанная…

— Доедали бы котлету, — стала уговаривать ее Лена, снова вошедшая за подносом.

— Нет, спасибо, я сыта.

— Ну, знаете, фрекен, — услышала Майса из кухни голос Лены, — эта швея только нос от еды воротит. Верно, избаловали ее всякими разносолами в тех домах, где она шьет. Рыбы ей, видите ли, не хочется!..

В столовой накрыли к ужину, и весь оставшийся вечер Майса просидела у лампы, не поворачивая головы.

Ей было слышно, как разговаривали сыновья хозяина — юрист и Антун, служивший в конторе; конечно, они возмущались, что их кормят кашей. Но едва вошел коммерсант, все стихло и долгое время раздавался только стук ложек о тарелки.

— Несите котлеты, Лена! — прокричал Антун, высунувшись из дверей с салфеткой на груди. — Надо же вознаградить себя за эту кашу, — подмигнул он Майсе.

Она слышала, как в столовой открыли несколько бутылок пива, потом зазвучал быстрый говор коммерсанта; после каждой фразы он восклицал: «Что? Что?», но не давал никому ответить.

Ох, а вот и скучный юрист Теодор снова принялся за свои рассуждения. Он распалялся все сильней и шикал на брата, едва тот собирался вставить слово, а коммерсант только поддакивал: «Конечно! Конечно!»

— Ах-ха!

Ну, пошел зевать! Это у него надолго, совсем как вчера.

Майса сложила шитье. На сегодня хватит.

Она выпрямилась, быстро и энергично одернула тонкую юбку и счистила приставшие к ней нитки. Движением плеч она поправила платье и надела манжеты, лежавшие в ее украшенной пером шляпе с высокой тульей. Чтобы не было заметно, что это та самая шляпа, которую она носила летом, Майса приколола к ней вуаль. Коричневым жакетом с отделкой из плюша она всегда гордилась, — он так ладно сидел на ее стройной, тонкой фигуре. Но сейчас и он ее не радовал, надо скорее шить себе что-то на зиму. Майса достала и натянула лайковые перчатки вместо нитяных, которые надевала утром из-за дождя, и взяла стоявший в углу, аккуратно сложенный маленький зонтик. Повязала на шею шелковый шарф в красную полоску. Теперь она выглядела заправской модницей.

Проходя мимо дверей в столовую, она увидела, как коммерсант, прислушиваясь к брюзжанию сына, со скучающим видом ковыряет вилкой в зубах.

— Уже уходите, йомфру Юнс? До свидания! — добродушно крикнул он, не глядя на нее.

Она знала, что, если не поспешит, вслед ей раздастся непременное:

— А женишком еще не обзавелись, а?

Когда она шла по улице, промозглый и серый осенний туман уже окутал газовые фонари; зонтик, пожалуй, ни к чему. Она пересекла Рыночную площадь и зашагала дальше. Майса жила в Грёнланне, и, чтобы попасть к городской больнице, ей нужно было сделать изрядный круг, да еще, верно, придется долго ждать, пока позовут матушку Дамм. А что, если ее вообще не разыщут?..