Артур Дойль - Уроки жизни

Посмотрим теперь, нельзя ли что-нибудь предпринять в том роковом десятом случае, когда гибнет экипаж корабля, затопленного в сражении с неприятелем (вспомним эскадру Крэддока). Ответом может послужить, на мой взгляд, вполне выполнимое предложение одного из моих корреспондентов, мистера Камерона Уокера. Суть его состоит в следующем. Каждый боевой корабль должен иметь при себе как минимум две больших моторных лодки и надувные шлюпки на всю команду, сложенные в таком месте, где они бы не причиняли никому неудобств. Если судно будет торпедировано, его экипаж уже не останется на борту покорно ждать смерти. Но что, если корабль вынужден будет вступить в бой? Тогда моторные лодки с двумя-тремя матросами на борту будут спущены на воду и вместе со шлюпочным прицепом удалятся на безопасное расстояние, откуда в случае необходимости будут готовы немедленно устремиться на помощь своему кораблю. Таким образом, три возможных опасности, которыми нас так пугают, устраняются. Каждая из моторных лодок будет иметь на носу небольшое орудие, чтобы защититься от внезапного появления на поверхности подводной лодки; от контактов же с прочими неприятельскими судами она должна будет попросту уклоняться. Достаточное число моторных лодок нетрудно набрать в наших портовых гаванях, так что дело это пойдёт споро — нашлись бы энергия и желание.

Прошу извинить меня за столь пространное письмо, но этот вопрос имеет первостепенную общественную важность. Стали бы мы с той же безутешностью оплакивать потерю боевых кораблей, если бы знали, что их моряки спаслись? Страна может себе позволить потерю судна; утрата человеческой жизни — вот что невосполнимо. Я очень надеюсь, что в этом деле наконец начнёт что-то меняться.

Артур Конан-Дойль

Уиндлшем, Кроуборо, Сассекс

«Нью-Йорк таймс»

6 февраля 1915 г.

Милостивый государь!

Я только что прочёл в высшей степени учтивое и сдержанное письмо Джеймса О’Доннелла-Беннетта. Будучи весьма благодарен автору за то, что он счёл возможным обратиться ко мне таким образом с газетных страниц, я хотел бы всё же сказать по этому поводу несколько слов. Речь в письме идёт о моей статье в «Дэйли кроникл», озаглавленной «Германская политика: ставка на убийство». Некоторые мои утверждения господин Беннетт высмеивает, об остальных не упоминает вообще — наверное, потому, что ничем не может их опровергнуть.

Сначала я рассказал о минировании морских пространств: собственно, за этим мы застали в первый же день войны корабль «Koenigin Luise», который немедленно потопили. Затем то же произошло к северу от ирландского побережья; всем известно, что лишь предупредительный сигнал с борта британского военного судна спас «Olimpic», который в противном случае подорвался бы вместе со всеми своими пассажирами, как американскими, так и британскими. Когда жертвами подобных акций становятся граждане нейтральных стран (датчане, голландцы, норвежцы), это — убийство, иного слова не подберёшь.

Далее я рассказал о бомбардировках мирных городов с моря и воздуха. И здесь, и в Германии всем известно, что Ярмут, Уитби и Скарборо не защищены, а Гартлпул обороняет совсем небольшая батарея. Если последний факт и даёт неприятелю повод обстрелять — не саму эту батарею, но густонаселённый город (убив или ранив несколько сотен человек, в том числе 38 детей и лишь 7 военнослужащих), то чем оправдать бомбардировки Скарборо, Уитби и Ярмута? В ходе подлого налёта на Ярмут цеппелин сбросил бомбы ещё и на мелкие окрестные сёла, в результате чего погибли пять человек. Если это не убийство, то что же? Во всяком случае, не война, ибо таким образом попираются все её законы.

Мистер Беннетт говорит, что британцы и сами бомбили Дюссельдорф. Именно так — лучшей иллюстрации мною сказанному трудно сыскать. Да, наши лётчики бомбили Дюссельдорф (равно как и Фридрихсхафен), но каждый раз атаковали заранее намеченные стратегические цели (авиационные ангары), коим нанесли, как было признано, весомый урон. Даже враг в своих сводках не попытался обвинить нас в неразборчивом бомбометании. Между тем, приняв на вооружение германскую тактику, мы бы легко забросали бомбами многолюдные улицы Кёльна и Франкфурта, также открытые для ударов с воздуха.

Мистеру Беннетту не нравится, что я обвиняю германскую прессу в систематической лжи. Но ведь она объявила Ярмут, Уитби и Скарборо укреплёнными городами — если это не ложь, то что же? Разве не германская пресса рассказывает сейчас, как в ходе морского боя неделю назад британцы потеряли тяжёлый крейсер и несколько лёгких кораблей, хотя на самом деле мы избежали всяких потерь? Ложь — неприятное слово, но когда речь идёт о заявлениях такого рода, постоянно встречающихся в немецкой прессе, другого не приходит на ум.

Теперь мы подходим к главному вопросу о германских злодеяниях во Франции и Бельгии. Мистер Беннетт пытается оправдать таковые утверждением (в истинности которого не может быть ни малейших сомнений), что и среди немцев попадаются добросердечные люди, которые так милы с населением оккупированных территорий, что даже заводят с ним дружбу. Допускаю, что по своей природе немец вовсе и не жесток; но прусский милитаризм бесчеловечен, и он всю Германию переделал на свой манер.

Мистер Беннетт, с недоверием воспринимающий сообщения о злодеяниях оккупантов, почему-то охотно верит сплетням о том, как их будто бы обстреливали мирные бельгийцы. Сначала даже утверждалось, будто они у раненых выцарапывали глаза; поиск соответствующих доказательств, однако, завершился заявлением главврача из Экс-ла-Шапели о том, что о подобных случаях ему ничего не известно. Не сомневаюсь, что бельгийское правительство предприняло всё возможное, чтобы изъять оружие у гражданского населения. Не рискну, подобно иным апологетам, утверждать, будто бы в немцев не было произведено ни единого выстрела, но есть основания полагать, что то были единичные случаи. С другой стороны, ни для кого не секрет, что захватчики устроили массовое уничтожение бельгийских сёл, убивая при этом всех подряд — мужчин, женщин, детей, — а своё присутствие на захваченной территории отметили крайней степенью распущенности.

Мистеру Беннетту стоило бы ознакомиться с фактами, приведёнными в отчётах Бельгийской комиссии, где есть всё — имена, даты, названия городов и сёл. Отдельные сообщения о злодеяниях оккупантов здесь, действительно, подвергаются сомнению, что лишь добавляет убедительности документу в целом. Тот факт, что захватчики сохранили городскую ратушу в Лувене, вряд ли уж очень утешил жителей города, седьмая часть которого (по оценке самого мистера Беннетта) была сожжена. Такого рода бесчинства, недопустимые сами по себе, особенно отвратительно выглядят в свете клятвенных обещаний немцев защищать страну, которую они теперь принялись истязать.