Артур Дойль - Уроки жизни

Артур Конан-Дойль

«Спектейтор»

20 октября 1917 г.

Сэр! Мы, члены Союза за реформу брачного законодательства, искренне надеемся, что «Спектейтор» поддержит нашу попытку как-то изменить ужасающее состояние дел в нашей стране. Свидетельства, собранные весьма представительной комиссией, работавшей в течение двух лет под председательством лорда Горелла, убедили большинство участников Союза (всех, во всяком случае, кто не имеет отношения к Церкви) в необходимости коренных перемен. Между тем минуло пять лет с того момента, как был обнародован этот ценнейший отчёт, но никаких мер принято не было. Встаёт вопрос о целесообразности финансовых затрат на работу представительных органов, письменные заключения которых отправляются под сукно или в мусорную корзину. Одна из предложенных мер заключается в том, чтобы супруги, разделённые судом, по истечении трёх лет автоматически считались разведёнными. Если в результате граждане, которые в настоящий момент не могут считать себя ни женатыми, ни холостыми, обретут свободу и значительная часть их, повторно вступив в брак, снова создаст семьи, можно будет без преувеличения утверждать, что одна эта мера сама по себе полностью восполнит наши потери в войне. Таковые не превышают 150 тысяч, а потенциальных семей, бессердечным законом умерщвлённых в зародыше, куда больше. Приняв решение не освящать повторные браки. Церковь, разумеется, всего лишь воспользуется соответствующим правом, но препятствуя вступлению в брак людей, чья совесть пред Богом абсолютно чиста, она превысит свои полномочия и навлечёт на себя обвинения в нетерпимости и тирании. Поведение церковников во время войны и без того героическим не назовёшь; воспрепятствовав ещё и росту населения нашей страны (от которого во многом зависит стабильность Европы будущего), она нанесёт обществу новую глубокую рану.

С совершенным почтением

Артур Конан-Дойль,

Президент Союза за реформу брачного законодательства

Уиндлшем, Кроуборо

«Таймс»

26 декабря 1917 г.

Милостивый государь!

Недавно мне пришлось беседовать с британским офицером, прошедшим германский плен. Голосом, дрожащим от переполнявших душу чувств, он рассказал мне об испытаниях, которые пришлось вынести ему и его товарищам. Мне приходилось читать о таких вещах, но живой рассказ человека, который испытал это на себе и всё видел собственными глазами, производит впечатление, непередаваемое словами. Задолго до того, как он кончил говорить, я и сам уже ощущал дрожь во всём теле.

Этот полковой командир, человек благородный и утончённый, был ранен и пленён в конце 1914 года. В течение двух дней, пока их везли от линии фронта к месту заключения, пленные ничего не ели. Где-то (он полагает, в Кёльне) к вагону подкатили передвижную столовую с бачками супа — просто чтобы поиздеваться. Истощённые от голода и ран люди наконец прибыли в город, где находился их лагерь. Ослабленные физически и потрясённые происшедшим, они сгрудились у станции, после своего ужасного путешествия едва держась на ногах. Вот что сам он (с трудом подбирая слова) рассказал о дальнейших событиях: «Пока мы шли по улице, нас непрерывно подгоняли пинками. Среди нас не было ни одного человека, который не получил бы удара под зад». То были британские офицеры — достойнейшие джентльмены, израненные и беспомощные, оказавшиеся в положении, которое веками взывало к благородству победителя! А что делаем мы, схватив на месте преступления немецкого лётчика, собравшегося бомбить мирных лондонцев? Скорее везём его кормить горячим ужином!

Этот офицер, как я позже узнал, стал свидетелем ужасного происшествия. В одном из лагерных бараков ночью начался пожар. Ключ от двери, запертой снаружи, найти не смогли. Один из военнопленных, матрос, стал вылезать через узенькое окошко. К нему кинулся охранник — все подумали, чтобы помочь выбраться. Вместо этого он вонзил матросу штык в горло. Очевидцы, среди которых были граждане всех стран-союзниц, рухнули на колени и поклялись Богу, что пока будут живы, не пощадят никого, в чьих жилах обнаружится немецкая кровь. Вправе ли мы осуждать их? Разве на их месте мы не испытали бы тех же чувств?

Зачем, вы спросите, вспоминать подобные эпизоды? Да чтобы понять истину, которую давно уже уяснили немцы: ненависть может быть полезна в войне. Лучше любого другого чувства она отключает разум, оставляя только слепую решительность. Немцы осознали это столь основательно, что теперь вынуждены изобретать самые разнообразные причины для поддержания ненависти к нам, никогда не причинявшим им зла и виновным лишь в том, что историей и географией избраны были стать преградой на пути осуществления германских амбиций. Ради этого они идут на любую ложь, зато укрепляют тем самым дух нации. Мы же, настрадавшиеся от врага, начисто лишённого благородства и человечности, имеем все основания испытывать к нему ненависть, но не предпринимаем почти ничего, чтобы как-то её распространить и использовать. Силу этого чувства каждый из нас способен осознать, заглянув вглубь своего сердца. Многие из нас смирились бы с заключением мирного соглашения, которое включало бы в себя ряд компромиссов, касающихся границ — при условии сохранности Бельгии. Кто-то пожертвовал бы и Россией, если бы та продолжала упорствовать в своих изменнических настроениях. Но ни один человек, знающий истинное положение дел, не отступится от борьбы до последнего вздоха ради того только, чтобы тех, кто убивал наших женщин и пытал наших военнопленных, постигла суровая и справедливая кара.

Итак, что нам теперь делать? Необходимо выпустить официальное (но написанное живым человеческим языком) заявление, заверенное офицерами, ставшими свидетелями и жертвами злодеяний такого рода. Документ нужно перевести на немецкий и сунуть под нос каждому военнопленному, отбывающему срок в Англии: пусть он хотя бы поймёт различие двух культур. В обращении с заключёнными немцами мы столь педантично корректны, что когда в самом начале войны я предложил каждую тюрьму снабдить экземпляром «J’accuse» [36] «Я обвиняю» (фр) — название пропагандистской антинемецкой брошюры, в которой перечисляются зверства германской военщины (П.Г.). , мне всерьёз возразили в том смысле, что международное право запрещает всякие попытки обратить военнопленных в свою веру. И это происходило в те самые дни, когда Кэйзмент и немцы пытались голодной пыткой заставить ирландских военнопленных выступить против Британии в составе германской армии!

Текст заявления необходимо зачитать по радио в наших оружейных цехах и в казармах. Работники военной промышленности терпят массу мелких лишений, нервы их на пределе. Лишь возбудив сильные первобытные чувства, можно морально поддержать их в труде.