Чарльз Диккенс - Блестящая будущность

Къ каждомъ порывѣ вѣтра и дождя мнѣ слышались преслѣдователи. Дважды я готовъ былъ побожиться, что стучали и шептались у наружной двери. Безпокойство мое такъ росло, что я рѣшилъ взять свѣчу и пойти взглянуть на то страшное бремя, которое неожиданно свалилась на меня.

Мой благодѣтель обвернулъ голову платкомъ и спалъ довольно спокойно, хотя около подушки положилъ пистолетъ. Убѣдившись въ этомъ, я тихонько вынулъ ключъ изъ замка и, вложивъ его съ своей стороны, заперъ дверь, прежде чѣмъ усѣлся опять у огня. Мало-по-малу я сползъ съ кресла и растянулся на полу. Когда я проснулся, сквозь сонъ чувствуя свое несчастіе, часы на церквахъ восточныхъ кварталовъ пробили пять, свѣчи догорѣли, огонь въ каминѣ потухъ, а вѣтеръ и дождь только усиливали впечатлѣніе непроглядныхъ потемокъ.

Для меня было счастіемъ, что приходилось принимать мѣры (на сколько я могъ) для безопасности моего страшнаго посѣтителя: эта мысль, охватившая меня при пробужденіи, отгоняла другія. Невозможность скрывать его у себя на квартирѣ была очевидна. Самая попытка повела бы къ подозрѣніямъ. Мнѣ прислуживала вздорная старуха; ей помогала отрепанная дѣвчонка, которую она звала племянницей, и дѣлать изъ этого тайну значило подстрекнуть ихъ къ любопытству и сплетнямъ. Обѣ страдали глазами, что я приписывалъ постоянному подглядыванію въ замочныя скважины; онѣ постоянно вертѣлись тамъ, гдѣ ихъ не спрашивали: это въ сущности было единственнымъ несомнѣннымъ въ нихъ качествомъ, кромѣ воровства. Чтобы не создавать тайны для этихъ женщинъ, я рѣшилъ объявить имъ поутру, что ко мнѣ неожиданно пріѣхалъ дядюшка изъ провинціи.

Это рѣшеніе я принялъ, когда еще бродилъ въ потемкахъ, ища способовъ добыть огня. Такъ какъ я ничего не нашелъ, то рѣшилъ итти въ ближайшую караульню и попросить сторожа прійти со своимъ фонаремъ. Спускаясь въ темнотѣ по лѣстницѣ, я споткнулся обо что-то, и это оказался человѣкъ, прикурнувшій въ углу.

Такъ какъ человѣкъ не отвѣчалъ мнѣ, когда я спросилъ его, что онъ здѣсь дѣлаетъ, и отдѣлался молчаніемъ, я побѣжалъ въ караульню и попросилъ сторожа прійти поскорѣй, сообщивъ ему по дорогѣ о случаѣ на лѣстницѣ. Такъ какъ вѣтеръ былъ все такъ же силенъ, то мы боялись, что онъ задуетъ огонь въ фонарѣ, и не стали зажигать фонарей на лѣстницѣ, но осмотрѣли ее сверху до низу; нигдѣ никого не было. Мнѣ пришло въ голову, что человѣкъ могъ проскользнуть въ комнаты, и, зажегши свѣчу, я оставилъ сторожа съ фонаремъ у дверей и внимательно осмотрѣлъ квартиру, включая и ту комнату, гдѣ спалъ мой страшный гость. Все было тихо, и, безъ сомнѣнія, никого другого въ квартирѣ не было.

Меня смущала мысль, что на лѣстницу какъ разъ въ эту ночь забрался бродяга, и я спросилъ у сторожа, — въ надеждѣ выяснить себѣ положеніе, — не пропускалъ ли онъ сквозь ворота какого-нибудь джентльмена, который былъ навеселѣ?

— Да, — отвѣчалъ онъ; — въ разное время ночи троихъ. Одинъ жилъ въ Фонтенъ-кортѣ, а двое другихъ въ Лонѣ.

И онъ видѣлъ, какъ всѣ они вернулись домой.

— Ночь была такая бурная, сэръ, — говорилъ сторожъ, отдавая мнѣ стаканъ, такъ какъ я угостилъ его ромомъ, — что очень немногіе проходили черезъ мои ворота. Кромѣ тѣхъ троихъ джентльменовъ, которыхъ я вамъ назвалъ, никого другого не было; но въ одиннадцать часовъ васъ спрашивалъ какой-то незнакомецъ.

— Мой дядя, — пробормоталъ я. — Да.

— Вы видѣли его, сэръ?

— Да. О, да.

— И того человѣка, который его провожалъ?

— Человѣка, который его провожалъ? — переспросилъ я.

— Да, я думалъ, что этотъ человѣкъ шелъ вмѣстѣ съ нимъ, — отвѣчалъ сторожъ. — Человѣкъ остановился, когда онъ меня разспрашивалъ, и пошелъ за нимъ опять, когда онъ направился сюда.

— Какого рода человѣкъ?

Сторожъ не обратилъ вниманія, по ему показалось, что это былъ рабочій человѣкъ. Сторожъ, конечно, не придавалъ этому обстоятельству такого значенія, какъ я: у него не было такихъ основаній для безпокойства, какъ у меня.

Отпустивъ его, я зажегъ огонь въ каминѣ и задремалъ около него. Мнѣ показалось, что я проспалъ цѣлую ночь, когда пробило шесть часовъ.

Наконецъ пришли старуха и ея племянница и удивились тому, что я всталъ и растопилъ каминъ. Я сообщилъ имъ, что ночью ко мнѣ пріѣхалъ дядя и теперь спитъ; вслѣдствіе его пріѣзда необходимо приготовить другой завтракъ. Послѣ того я вымылся и одѣлся, — пока онѣ колотили по мебели и поднимали тучу пыли, — и такимъ образомъ, — не то въ полуснѣ, не то наяву, — я очутился снова у камина и сталъ ждать къ завтраку своего незваннаго гостя.

Наконецъ дверь растворилась, и онъ вошелъ. Я не могъ вынести его вида, который показался мнѣ днемъ еще хуже, чѣмъ ночью.

— Я даже не знаю, — сказалъ я, говоря шепотомъ въ то время, когда онъ усаживался за столъ, — какъ васъ звать. Я говорю постороннимъ людямъ, что вы мой дядя.

— Отлично, дружище! Зовите меня дядей.

— Но вы приняли какую-нибудь фамилію?

— Да, дружище. Я назвался Провисъ.

— Вы хотите оставить за собой это имя?

— Почему же нѣтъ? Оно такъ же хорошо, какъ и всякое другое, если только вы не предпочитаете другого.

— Какъ ваша настоящая фамилія? — спросилъ я его шопотомъ.

— Магвичъ, — отвѣчалъ онъ, также шепотомъ: — крещенъ Авелемъ.

— Чѣмъ вы занимались, чѣмъ были?

— Ничтожнымъ червякомъ, дружище.

Онъ отвѣчалъ очень серьезно и произнесъ эти слова такъ, какъ будто они въ самомъ дѣлѣ означали что-нибудь важное.

— Когда вы пришли въ Темпль прошлою ночью и спрашивали у воротъ у сторожа, гдѣ я живу, съ вами никого не было?

— Со мной?.. Нѣтъ, дружище, никого.

— Но кто-то прошелъ съ вами?

— Я не обратилъ особеннаго вниманія, но зная здѣшнихъ порядковъ. Но думаю, что кто-то подошелъ къ воротамъ вмѣстѣ со мной.

— Васъ знаютъ въ Лондонѣ?

— Надѣюсь, нѣтъ! — отвѣчалъ онъ, щелкнувъ себя указательнымъ пальцемъ по горлу съ такимъ жестомъ, отъ котораго меня бросило въ жаръ и холодъ.

— Но прежде васъ знавали въ Лондонѣ?

— Мало. Я работалъ больше въ провинціи.

— А судили васъ въ Лондонѣ?

— Меня судили много разъ, — сказалъ онъ, зорко взглядывая на меня.

— Въ послѣдній разъ.

Онъ кивнулъ головой.

— Впервые тогда познакомился съ м-ромъ Джагерсомъ. Джагерсъ защищалъ меня.

У меня вертѣлось на губахъ спросить его, за что его судили, но онъ взялъ ножъ и помахалъ имъ со словами:

— Что бы я ни сдѣлалъ, я за все уже отбылъ наказаніе и расплатился.

Послѣ того онъ принялся за завтракъ.

Ѣлъ онъ съ жадностью, на которую очень непріятно было смотрѣть, и вообще всѣ его движенія были грубы, шумны и алчны.

Послѣ завтрака, онъ вынулъ изъ кармана большой толстый портфель, набитый бумагами, и кинулъ его на столъ.

— Здѣсь деньги и вы можете ихъ тратить, милый мальчикъ. Все, что мое — то ваше. Не бойтесь тратить. Тамъ, откуда я это привезъ, есть еще столько же. Я вернулся на родину только затѣмъ, чтобы видѣть, какъ мой джентльменъ будетъ тратить деньги, какъ подобаетъ джентльмену. Въ этомъ мое удовольствіе. Мое удовольствіе — видѣть, какъ онъ тратитъ деньги. И чортъ бы васъ всѣхъ побралъ! — разразился онъ, оглядывая комнату и громко щелкая пальцами, — чортъ бы васъ всѣхъ побралъ, отъ судьи въ парикѣ до колониста, поднимающаго пыль по дорогѣ, я вамъ покажу такого джентльмена, какой всѣхъ васъ заткнетъ за поясъ!