Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 1

— Гдѣ? — строго спросилъ мистеръ Подснапъ.

Мягкосердый господинъ скромно отвѣтилъ, что было бы хорошо сдѣлать попытку, и весьма серьезную, открыть — гдѣ именно.

— А-а! — протянулъ мистеръ Подснапъ. — Легко сказать: гдѣ-то, но нелегко сказать — гдѣ. Я, впрочемъ, вижу, куда вы мѣтите. Я понялъ это съ первыхъ словъ. Централизація? — Нѣтъ! Съ моего согласія — никогда! Не англійское дѣло.

Между вождями племенъ пробѣжалъ одобрительный шопотъ, какъ бы говорившій: «Ага! вотъ вы его и подцѣпили! Держите же крѣпче!»

А онъ и не зналъ (кротко замѣтилъ на это мягкосердый господинъ), что онъ мѣтитъ въ какую-нибудь изацію. Насколько ему извѣстно, онъ вовсе не расположенъ къ централизаціи да и вообще къ какой бы то ни было изаціи. Но ужъ конечно такіе случаи поражаютъ его сильнѣе, чѣмъ самыя многосложныя слова. Можетъ ли онъ позволить себѣ спросить, почему голодная смерть и небрежность общества должны считаться дѣломъ по преимуществу англійскимъ!

— Я полагаю, вамъ извѣстна численность народонаселенія Лондона? — спросилъ мистеръ Подснапъ.

Мягкосердый господинъ полагалъ, что извѣстна, но полагалъ въ то же время, что она ровно ничего бы не значила, если бы существующіе законы примѣнялись во всей своей силѣ.

— А извѣстно ли вамъ, — я по крайней мѣрѣ надѣюсь, что извѣстно, — что само Провидѣніе предопредѣлило, чтобы нищіе всегда были на свѣтѣ? — продолжалъ строго мистеръ Подснапъ.

Мягкосердый господинъ надѣялся, что ему и это извѣстно.

— Очень радъ слышать, — сказалъ съ грознымъ видомъ мистеръ Подснапъ. — Очень радъ слышать. Впередъ вы, надѣюсь, будете осторожнѣе и не позволите себѣ возставать противъ Провидѣнія.

За эту фразу (попробовалъ было возразить мягкосердый господинъ) онъ не возлагаетъ отвѣтственности на мистера Подснапа; самъ же онъ, со своей стороны, никогда не отважится совершить что-либо столь противоестественное, какъ позволить себѣ возстать противъ Провидѣнія, но…

Но тутъ мистеръ Подснапъ почувствовалъ, что наступила для него минута вспыхнуть въ лицѣ и навсегда отмахнуть мягкосердаго господина. Поэтому онъ сказалъ:

— Я долженъ отказаться продолжать этотъ тягостный разговоръ. Онъ непріятенъ для моихъ чувствъ. Онъ противенъ моимъ чувствамъ. Я уже сказалъ, что не допускаю подобныхъ вещей. Не мнѣ (мистеръ Подснапъ сдѣлалъ сильное удареніе на мнѣ, какъ бы намекая, что все это, быть можетъ, очень хорошо для васъ) — не мнѣ осуждать пути Провидѣнія. Я, смѣю надѣяться, понимаю эти вещи и я уже сказалъ, въ чемъ состоять предначертанія Провидѣнія… И кромѣ того, — прибавилъ мистеръ Подснапъ, багрово-красный вплоть до своихъ головныхъ щетокъ отъ сильнаго чувства личнаго оскорбленія, — кромѣ того, это крайне щекотливая тема. Скажу болѣе: отвратительная тема, такая тема, о которой нельзя говорить въ присутствіи нашимъ женъ и… молодыхъ особъ, и я… — Онъ заключилъ взмахомъ руки и досказалъ такимъ образомъ выразительнѣе, чѣмъ словами: — «и я стираю ее съ лица земли».

Одновременно съ этимъ упраздненіемъ мягкосердаго господина миссъ Подснапъ, покинувъ своего иноходца въ тупикѣ между диванами задней гостиной и предоставивъ ему выбираться оттуда, какъ знаетъ, возратилась подъ крылышко мистрисъ Ламль. И кого же она застала подлѣ мистрисъ Ламль, какъ не мистера Ламля, столь пламенно любящаго ее?

— Альфредъ, мой милый, это мой другъ Джорджіана. Милочка Джорджіана, вы должны полюбить моего мужа такъ же, какъ меня.

Мистеръ Ламль очень радъ, что ему такъ скоро представился случай быть отрекомендованнымъ вниманію миссъ Подснапъ. Но если бы онъ былъ способенъ ревновать къ друзьямъ своей дорогой Софроніи, онъ, конечно, приревновалъ бы ее къ миссъ Подснапъ.

— Зови ее Джорджіаной, мой другъ, — заявила супруга.

— Вы позволите?.. Ну, такъ къ Джорджіанѣ. (Мистеръ Ламль произнесъ это имя съ граціознымъ вывертомъ правой руки.) — Мнѣ никогда не случалось видѣть, чтобы Софронія, совершенно неспособная скоро привязываться къ людямъ, была такъ увлечена и очарована, какъ она увлечена и очарована… позволите еще разъ?.. Джорджіаной.

Принимая всѣ эти комплименты, несчастный объектъ ихъ любезности сидѣлъ въ немаломъ смущеніи, не зная, что отвѣчать. Но наконецъ, застѣнчиво повернувшись къ мистрисъ Ламль, онъ проговорилъ:

— Я удивляюсь, за что вы меня полюбили. Я, право, не могу понятъ.

— Дорогая моя, да за васъ самихъ. За то, что вы непохожи ни на кого изъ окружающихъ васъ.

— Это возможно, потому что и я полюбила васъ за то, что вы непохожи ни на кого изъ тѣхъ, кто меня окружаетъ, — сказала Джорджіана съ радостной улыбкой.

— Однако намъ пора ѣхать: всѣ разъѣзжаются, — замѣтила мистрисъ Ламль, вставая съ явной неохотой. — Итакъ, мы друзья, — искренніе друзья, дорогая?

— Искренніе.

— Покойной ночи, душечка.

Она видимо уже успѣла пріобрѣсти власть надъ запуганной дѣвочкой, на которой остановила теперь свой улыбающійся взглядъ, ибо Джорджіана придержала ея руку и почти испуганнымъ голосомъ сказала ей въ отвѣтъ:

— Не забывайте меня и пріѣзжайте опять поскорѣе. Покойной ночи.

Пріятно видѣть, какъ мило прощаются съ хозяевами мистеръ и мистрисъ Ламль и какой дружной четой сходятъ они съ лѣстницы. Но далеко не такъ пріятно видѣть, какъ вытягиваются и темнѣютъ ихъ улыбающіяся лица въ ту минуту, когда они угрюмо разсаживаются но угламъ своей каретки. Впрочемъ, это, конечно, зрѣлище закулисное, котораго никто не видалъ, и никто не долженъ былъ видѣть.

Нѣсколько большихъ, тяжеловѣсныхъ экипажей, сооруженныхъ по образцу столоваго серебра мистера Подснапа, увезли тяжеловѣсныхъ гостей; менѣе драгоцѣнные гости убрались во-свояси каждый какъ могъ, и столовое серебро мистера Подснапа было уложено спать. Въ то время, когда мистеръ Подснапъ, повернувшись спиною къ камину гостиной, поддергивалъ свои воротнички и охорашивался, какъ истый пѣтухъ на птичьемъ дворѣ, ничто не могло бы изумить его сильнѣе открытія, что миссъ Подснапъ, да и всякая другая молодая особа хорошей фамиліи и хорошаго воспитанія, не могутъ быть ни прибраны въ буфетъ, какъ столовое серебро, ни куплены за деньги, ни отполированы, какъ столовое серебро, и что ихъ нельзя ни считать, ни взвѣшивать, ни оцѣнивать, какъ столовое серебро; что молодыя особы могутъ, по всей вѣроятности, ощущать болѣзненную пустоту въ сердцѣ, которую необходимо наполнить чѣмъ-нибудь болѣе живымъ и менѣе скучнымъ, чѣмъ столовое серебро, что мысли молодыхъ особъ могутъ отважиться на попытку выбраться изъ страны, ограниченной съ сѣвера, съ юга, съ востока и съ запада столовымъ серебромъ. Все это показалось бы ему такой чудовищной химерой, что онъ сейчасъ же отшвырнулъ бы ее въ пространство. Происходило это, можетъ быть, оттого, что краснѣющая «молодая особа» мистера Подснапа вся, такъ сказать, состояла изъ щекъ, а между тѣмъ возможно допустить существованіе молодыхъ особъ и съ нѣсколько болѣе сложной организаціей.