Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 1

— Школьный учитель.

— Должно быть, такъ. Похоже на то.

Лиззи сидѣла такъ спокойно, что трудно было сказать, въ чемъ выражалось ея смущеніе, и однако смущеніе было замѣтно. Юджинъ былъ развязенъ, какъ всегда; но, можетъ быть, въ тѣ минуты, когда она сидѣла съ опущенными глазами, можно было подмѣтить, что вниманіе его, хоть и на короткое время, сосредоточивалось на ней болѣе, чѣмъ на другихъ предметахъ.

— Я не имѣю сообщить вамъ ничего новаго, Лиззи, — сказалъ Юджинъ, помолчавъ. — Но такъ какъ я вамъ обѣщалъ, что другъ мой Ляйтвудъ не будетъ спускать глазъ съ мистера Райдергуда, то я нахожу нужнымъ отъ времени до времени повторять, что помню свое обѣщаніе и не даю моему пріятелю остывать.

— Я не сомнѣвалась въ этомъ, сэръ.

— Вообще говоря, я признаю себя такимъ человѣкомъ, въ которомъ все-таки слѣдуетъ сомнѣваться, — холодно отвѣтилъ Юджинъ.

— Почему же? — спросила бойкая миссъ Ренъ.

— По той причинѣ, мой дружокъ, что я дрянной лѣнивый песъ, — спокойно отвѣтилъ повѣса.

— Зачѣмъ же вы не преобразитесь въ добраго пса? — спросила миссъ Ренъ,

— По той причинѣ, дружокъ, что не для кого, — отвѣтилъ Юджинъ тѣмъ же тономъ. — Обдумали ли вы мое предложеніе, Лиззи?

Онъ сказалъ это, понизивъ голосъ, скорѣе, чтобы подчеркнуть важность вопроса, а не затѣмъ, чтобы секретничать отъ хозяйки.

— Я думаю о немъ, мистеръ Рейборнъ, но все еще не рѣшаюсь согласиться.

— Ложная гордость!

— Не думаю, мистеръ Рейнборнъ.

— Ложная гордость, — повторилъ онъ настойчиво. — Что же другое, какъ не гордость? Услуга ничего не стоитъ сама по себѣ. Она ничего не составляетъ для меня. Что это можетъ стоить мнѣ? Я желаю быть кому-нибудь полезенъ, сдѣлать доброе дѣло хоть разъ въ жизни: я хочу платить какой-нибудь опытной въ своемъ дѣлѣ особѣ вашего пола и возраста такое-то количество (или, лучше сказать, такую-то малость) презрѣнныхъ шиллинговъ въ мѣсяцъ, чтобъ она приходила сюда по такимъ-то вечерамъ въ недѣлю и давала бы вамъ уроки, въ которыхъ вы не нуждались бы теперь, если бы не были самоотверженною дочерью и сестрою. Вы знаете, какъ хорошо имѣть образованіе, иначе вы никогда не посвятили бы вашей жизни на то, чтобы доставить его вашему брату. Отчего же не получить его вамъ самой, въ особенности, если другъ нашъ, миссъ Ренъ, также будетъ пользоваться уроками? Если бъ я предлагалъ себя въ учителя или хотѣлъ бы присутствовать на урокахъ, что было бы, конечно, неловко, — тогда другой вопросъ. Но это такого рода дѣло, что я могу быть на другой половинѣ земного шара или даже вовсе не быть на земномъ шарѣ, и оно отъ этого не пострадаетъ… Ложная гордость, Лиззи, потому что истинная гордость не стала бы стыдиться неблагодарнаго брата. Истинная гордость не принимала бы здѣсь педагоговъ, точно докторовъ, для консультаціи въ опасномъ случаѣ, гордость принялась бы за дѣло и сдѣлала бы его. Вы это сами очень хорошо знаете, потому что ваша истинная гордость завтра же сдѣлала бы это, если бъ у васъ были средства, которыхъ ваша ложная гордость не позволяетъ мнѣ доставить вамъ. Хорошо же. Я ничего болѣе не скажу; скажу только то, что ваша ложная гордость вредитъ и вамъ самой, и памяти вашего покойнаго отца.

— Чѣмъ же вредитъ, мистеръ Рейборнъ? — спросила она съ тревогой въ лицѣ.

— Чѣмъ? Можно ли спрашивать? Тѣмъ, что упрачиваетъ послѣдствія его невѣжественнаго и слѣпого упорства, не желаетъ исправить зло, которое онъ вамъ причинилъ, дѣлаетъ такъ, чтобы лишеніе, на которое онъ осудилъ васъ, навсегда осталось на его душѣ.

Повидимому, онъ задѣлъ чувствительную струну въ сердцѣ молодой дѣвушки, только за часъ передъ тѣмъ говорившей объ этомъ съ братомъ. Его слова звучали тѣмъ сильнѣе, что въ немъ самомъ въ эту минуту произошла перемѣна: въ немъ мелькнуло нѣчто похожее на искреннее убѣжденіе, на живое чувство, оскорбленное подозрѣніемъ, на великодушное и безкорыстное участіе. Она почувствовала, что все то новое, что она теперь замѣчала въ немъ, обыкновенно столь легкомысленномъ и безпечномъ, было въ тѣсномъ соотношеніи съ противорѣчивыми чувствами, которыя боролись въ ея сердцѣ. Какъ она не похожа на него, насколько она ниже его, — она, отвергнувшая это безкорыстное участіе по суетному подозрѣнію, что онъ заискиваетъ въ ней, что онъ увлекается только ея красотой…

Бѣдная дѣвушка, чистая сердцемъ и помыслами, не могла перенести этой мысли. Упавъ въ собственныхъ глазахъ, какъ только заподозрила себя въ такой низости, она опустила голову, какъ будто нанесла ему какое-нибудь злостное и жестокое оскорбленіе и залилась слезами.

— Полноте, — проговорилъ нѣжно Юджинъ. — Я не хотѣлъ васъ огорчить. Я хотѣлъ только правильно освѣтить этотъ вопросъ, хотя, сознаюсь, сдѣлалъ это не вполнѣ безкорыстно, а потому и обманулся въ разсчетѣ.

Обманулся? Въ чемъ? Въ томъ, что ему не удалось оказать ей услугу? Въ чемъ же еще могъ онъ обмануться?

— Это не разобьетъ моего сердца, — смѣялся Юджинъ, — не будетъ томить меня цѣлыхъ двое сутокъ, но мнѣ искренно досадно. Я мечталъ сдѣлать эту бездѣлицу для васъ и нашего друга, миссъ Дженни. Задумать и сдѣлать что-нибудь хоть немножко полезное — было для меня новостью и имѣло нѣкоторую прелесть въ моихъ глазахъ. Я вижу теперь, что надо было распорядиться умнѣе: надо было притвориться, что я дѣлаю это только для нашего друга, миссъ Дженни. Я долженъ былъ нравственно подняться на ходули и принять видъ сэръ-Юджина Щедраго. Но, клянусь душой, я не люблю ходуль: лучше ужъ потерпѣть неудачу, чѣмъ взлѣзать на ходули.

Если онъ хотѣлъ поддѣлаться къ тому, что уже было въ мысляхъ у Лиззи, такъ это было очень ловко сдѣлано. Если онъ попалъ въ цѣль случайно, такъ это былъ несчастный случай.

— Все это вышло такъ просто, — продолжалъ Юджинъ. — Казалось, мячикъ невзначай попалъ мнѣ въ руки… Мнѣ случилось встрѣтиться съ вами при довольно необычныхъ обстоятельствахъ, Лиззи. Случилось, что я могъ обѣщать вамъ присмотрѣть за этимъ подлымъ лжесвидѣтелемъ Райдергудомъ; случилось, что я могъ доставить вамъ маленькое утѣшеніе въ горькій часъ отчаянія, сказавъ вамъ, что не вѣрю ему. По тому же поводу я вамъ говорилъ, что хоть я и самый лѣнивый и вообще послѣдній изъ адвокатовъ, но все же лучше, чѣмъ никто, и что вы можете вполнѣ надѣяться на мою помощь, а также и на помощь Ляйтвуда, въ вашихъ усиліяхъ очистить отъ нареканій память отца. Такъ-то впослѣдствіи я и забралъ себѣ въ голову, что могу помочь вамъ — и такъ легко! — очистить память отца вашего и отъ другого нареканія, о которомъ я упоминалъ за нѣсколько минуть. Надѣюсь, для васъ теперь все ясно. Я душевно скорблю, что опечалилъ васъ. Я ненавижу хвастовство добрыми намѣреніями, но мои намѣренія были дѣйствительно честны и просты, и я желалъ бы, чтобы вы это знали.