Чарльз Диккенс - Лавка древностей. Часть 1

Занятый этими размышленіями, я и не замѣтилъ, какъ промаршировалъ еще битыхъ два часа, но наконецъ пошелъ довольно сильный дождь. Измученный отъ усталости, я поневолѣ долженъ былъ взять перваго попавшагося извозчика и отправился домой. Въ комнатахъ моихъ было, по обыкновенію, и тепло, и свѣтло; въ каминѣ весело трещалъ огонекъ: вся эта уютная домашняя обстановка, сразу охватившая меня, пріятно подѣйствовала на мои нервы и нѣсколько успокоила ихъ. Но въ продолженіе всей ночи, и во снѣ, и на яву, голова моя была занята однѣми и тѣми же мыслями, въ воображеніи носились все тѣ же картины… мрачная лавка, рыцарскіе доспѣхи, словно привидѣнія стоявшіе вокругъ стѣнъ, безобразныя фигурки, скалившія на всѣхъ зубы, заржавленное желѣзо, полусгнившее дерево, и посреди всего этого хлама, покрытаго пылью, прелестная дѣвочка, улыбающаяся во снѣ въ своей волшебной кроваткѣ.

Не смотря на мое страстное желаніе снова побывать въ домѣ, въ который я попалъ при такихъ странныхъ обстоятельствахъ, я всю недѣлю крѣпился, но подъ конецъ таки не выдержалъ, Мнѣ хотѣлось посмотрѣть на нихъ днемъ, поэтому я пораньше отправился въ знакомую мнѣ улицу.

Я нѣсколько разъ прошелъ мимо дома, не рѣшаясь войти, изъ боязни, что мое неожиданное посѣщеніе можетъ быть некстати. Но такъ какъ дверь была заперта, и я не имѣлъ никакого основанія предполагать, что хозяева святымъ духомъ узнаютъ, что я тутъ, я пересилилъ себя и вошелъ въ Лавку Древностей.

Когда я отворилъ дверь, громкій споръ, доносившійся изъ глубины комнаты, сразу умолкъ. Старикъ поспѣшилъ ко мнѣ на встрѣчу и проговорилъ дрожащимъ голосомъ, что онъ очень радъ меня видѣть.

— Вы застали насъ въ самомъ разгарѣ спора, добавилъ онъ, указывая на какого-то человѣка, стоявшаго у противоположной двери. — Этотъ молодецъ, навѣрно меня убьетъ. Онъ давно убилъ бы меня, если бы у него хватило смѣлости.

— Ба! ужъ скорѣе вы, если бы могли, отдѣлались бы отъ меня, выдали бы меня головой, даже способны были бы ради этого совершить клятвопреступленіе, проговорилъ молодой человѣкъ, пристально взглянувъ на меня и насупивъ брови. — Это ни для кого не новость.

— Да, дѣйствительно, если бы можно было словами, молитвами или клятвами избавиться отъ тебя, я бы, кажется, ни передъ чѣмъ не остановился, промолвилъ старикъ, поворачиваясь къ нему.

— Это-то мы знаемъ. Я вамъ только что это самое говорилъ. Но такъ какъ меня ни тѣмъ, ни другимъ убить нельзя, я, какъ видите, живъ и еще долго буду жить.

— A вотъ мать его умерла! вскричалъ старикъ, въ отчаяніи всплеснувъ руками и поднимая глаза къ небу. — Гдѣ же тутъ правосудіе.

Молодой человѣкъ стоялъ, раскачивая стулъ ногой и съ презрительной усмѣшкой глядѣлъ на старика. Это былъ статный, и даже, если хотите, красивый молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати; но было что-то дерзкое, отталкивающее въ его лицѣ и жестахъ, носившихъ, такъ же какъ и весь его костюмъ, слѣды распутной жизни.

— Мнѣ нѣтъ дѣла до вашего правосудія. Я не уйду отсюда до тѣхъ поръ, пока не захочу, развѣ что вы велите вытолкать меня въ шею; но я знаю, что вы этого не сдѣлаете. Еще разъ повторяю вамъ; я хочу видѣть сестру.

— Сестру, съ горечью произнесъ старикъ.

— Да, сестру, подхватилъ тотъ. — Вы не въ состояніи уничтожить это родство, какъ бы вы этого ни желали. Я хочу видѣть мою сестру. Вы губите ея душу своими мерзкими тайнами; вы держите ее взаперти, увѣряя всѣхъ и каждаго, что любите ее, а между тѣмъ заставляете ее день и ночь работать на васъ, чтобы прикладывать лишніе гроши къ своимъ капиталамъ, которымъ вы сами не знаете счета. Словомъ, я сказалъ, что увижу ее и добьюсь своего.

— Вотъ нашелся заступникъ, ратующій о загубленныхъ душахъ! воскликнулъ старикъ, обращаясь ко мнѣ. — И онъ еще смѣетъ съ презрѣніемъ говорить о грошахъ, сколоченныхъ тяжелымъ трудомъ! Негодяй, который не только оттолкнулъ отъ себя всѣхъ, имѣющихъ несчастіе считаться его родственниками, но, благодаря своей порочной жизни, потерялъ даже право называться членомъ общества. Да еще и лгунъ, вдобавокъ, старикъ понизилъ нѣсколько голосъ и приблизился ко мнѣ,- онъ знаетъ, какъ я люблю мою Нелли и старается при постороннихъ уколоть меня въ самое больное мѣсто.

— Очень мнѣ нужны ваши посторонніе! Пускай они заботятся о своихъ дѣлахъ, а до меня имъ дѣла нѣтъ.

— Однако, я вижу, что этимъ разговорамъ не будетъ конца, а меня на улицѣ ждетъ пріятель. Съ вашего позволенія, я приведу его сюда.

Съ этими словами онъ подошелъ къ двери и, высунувъ голову на улицу, сталъ знаками подзывать кого-то. Судя по его нетерпѣливымъ жестамъ, тотъ не соглашался подойти, но минуту спустя, на противоположномъ тротуарѣ, какъ будто случайно, появился какой-то молодой человѣкъ въ грязномъ, растрепанномъ костюмѣ, хотя и сшитомъ по послѣдней модѣ. Онъ помоталъ нѣсколько разъ головой, поводилъ бровями, какъ бы желая показать, что не рѣшается принять приглашеніе, но въ концѣ концовъ перешагнулъ черезъ улицу и вошелъ въ лавку.

— Ну, или же, и молодой человѣкъ, приглашавшій его войти, втолкнулъ его въ комнату. — Рекомендую, Дикъ Сунвеллеръ, мой пріятель. Садись, Дикъ.

— Да пріятно ли это будетъ старику? спросилъ тотъ вполголоса.

— Садись, говорятъ тебѣ, повторилъ товарищъ.

Сунвеллеръ сѣлъ и, благосклонно улыбнувшись всѣмъ присутствующимъ, замѣтилъ, что прошедшая недѣля была очень благопріятна для утокъ, а нынѣшняя также благопріятна для пыли, и что онъ, стоя на улицѣ, увидѣлъ свинью, выбѣжавшую изъ табачной лавки съ соломенкой въ зубахъ, изъ чего онъ заключаетъ, что и будущая недѣля будетъ хороша для утокъ, то есть, навѣрное будетъ дождь. Потомъ онъ извинился, что туалетъ его нѣсколько небреженъ, объясняя это тѣмъ, что прошлой ночью «солнце очень ярко свѣтило ему въ глаза». Онъ хотѣлъ самымъ деликатнымъ образомъ датъ понять окружающимъ, что наканунѣ былъ мертвецки-пьянъ.

— Но это не бѣда, прибавилъ онъ, вздохнувъ, — коль скоро душевный огонь поддерживается общимъ братскимъ весельемъ и крыло дружбы не теряетъ ни единаго пера, коль скоро умъ расцвѣтаетъ пышнымъ цвѣтомъ въ потокахъ розоваго вина и мы въ ту минуту чувствуемъ себя счастливѣе, чѣмъ когда-либо.

— Здѣсь совсѣмъ не мѣсто говорить рѣчи, остановилъ его пріятель вполголоса.

— Фредъ! воскликнулъ Сунвеллеръ, ударивъ себя пальцемъ по носу. — Умный человѣкъ пойметъ съ одного слова. Можно быть честнымъ и счастливымъ, и не обладая богатствомъ. Постой, Фредъ, не говори. Я самъ знаю: слово — серебро, а молчаніе — золото. Позволь мнѣ только спросить тебя на ухо: старикъ не сердится?

— Это до тебя не касается.

— Тебѣ легко говорить, а по-моему осторожность не мѣшаетъ, и въ словахъ, и на дѣлѣ, и онъ подмигнулъ глазомъ, какъ бы намекая на какую-то великую тайну, скрестилъ руки на груди, откинулся на спинку кресла и съ напускной важностью сталъ смотрѣть въ потолокъ.