Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 2

„Ратфутъ принесъ подъ мышкой холщевый мѣшокъ съ запаснымъ платьемъ для себя. У меня же не было съ собой другой перемѣны верхняго платья: я еще только собирался купить готовый костюмъ.

„— Вы совсѣмъ промокли, мистеръ Гармонъ, — сказалъ онъ, — а на мнѣ, благодаря моему макинтошу, все осталось сухимъ. Надѣньте мою запасную пару. Примѣрьте-ка ее, и вы увидите, что она вамъ придется не хуже того готоваго костюма, который вы собираетесь купить. А я, пока вы будете переодѣваться, схожу, потороплю ихъ тамъ съ нашимъ кофе.

«Когда онъ вернулся, я былъ уже переодѣтъ. Съ нимъ пришелъ слуга-негръ въ бѣлой полотняной курткѣ. Онъ поставилъ на столъ подносъ съ дымящимся кофе, но ни разу не взглянулъ на меня… Кажется, я ничего не пропускаю? Кажется, все было именно такъ? — Да, такъ.

„Теперь я перехожу къ послѣдовавшимъ затѣмъ смутнымъ, болѣзненнымъ впечатлѣніямъ. Они такъ сильны, что я не могу имъ не вѣрить, но между ними есть пробѣлы, которыхъ память моя не можетъ заполнить и которые не подлежать никакому измѣренію времени.

„Я выпилъ свой кофе; тутъ, мнѣ показалось, Ратфутъ сталъ вдругъ расти, раздуваться, и что-то точно толкнуло меня кинуться на него. Мы схватились у двери. Онъ вырвался отъ меня. Я все выбиралъ, куда бы лучше ударить. Комната вертѣлась вокругъ меня, и между нимъ и мною мелькали огоньки. Я упалъ. Помню, что когда я, обезсилѣвъ, лежалъ на полу, меня перевернули ногою съ одного бока на другой, потомъ перетащили въ уголъ за шею. Я слышалъ голоса людей, о чемъ-то переговаривающихся между собой. Потомъ меня опять перевернули, ногою. Я увидѣлъ на постели человѣческую фигуру, очень похожую на мою и въ моемъ платьѣ.

«Затѣмъ настало забытье. Сколько времени оно продолжалось: нѣсколько часовъ, недѣль или лѣтъ — я не знаю. Тишина была нарушена шумной вознею людей по всей комнатѣ. Эти люди нападали на человѣческую фигуру, похожую на мою; въ рукѣ у нея былъ мой чемоданъ, который они отнимали. Я слышалъ звуки ударовъ, и мнѣ казалось, что это дровосѣкъ рубитъ дерево. Если бы меня въ ту минуту спросили, какъ мое имя, я бы не могъ отвѣтить, что зовусь Джономъ Гармономъ: я не помнилъ своего имени, но зналъ его. Когда я услыхалъ удары, я только подумалъ о дровосѣкѣ и о топорѣ, и у меня явилось смутное представленіе, что я лежу въ лѣсу…

„Такъ ли все это было? — Все такъ, за исключеніемъ того, что теперь я не могу уяснить себѣ, какъ оно было, не употребивъ слова „я“. Но то былъ не я. Ничего близкаго моему сознательному „я“ не было тогда въ той комнатѣ, насколько я могу припомнить.

„Только послѣ того, какъ я скатился внизъ сквозь что-то похожее на трубу, и послѣ оглушившаго меня шума и треска, какъ отъ огня, самосознаніе вернулось ко мнѣ.

«— Это Джонъ Гармонъ тонетъ! Джонъ Гармонъ, спасай свою жизнь! Призови Бога на помощь и спасайся, Джонъ Гармонъ! — громко закричалъ я въ смертной мукѣ; по крайней мѣрѣ теперь мнѣ кажется, что я закричалъ. И то тяжелое, ужасное, непонятное, что давило меня, куда-то исчезло, и я одинъ боролся за жизнь въ волнахъ рѣки.

„Я былъ очень слабъ, страшно измученъ. Одолѣваемый дремотой, я, какъ бездушное тѣло, несся внизъ по теченію. Глядя передъ собой вдоль темной воды, я видѣлъ огни, мчавшіеся мимо меня по обоимъ берегамъ, какъ будто они спѣшили скрыться отъ меня и оставить меня умирать въ темнотѣ. Былъ отливъ, но я въ то время этого не соображалъ. Когда, уносимый все дальше и дальше яростнымъ потокомъ, я наконецъ, съ Божьей помощью, ухватился за привязанную у пристани лодку, одну изъ длиннаго ряда стоявшихъ тамъ лодокъ, меня засосало подъ нее теченіемъ, и я вынырнулъ по другую ея сторону еле живой.

„Долго ли былъ я въ водѣ? — Довольно долго для того, чтобы промерзнуть до костей, но сколько именно времени — я не знаю. Впрочемъ холодъ былъ спасителенъ для меня: рѣзкій ночной воздухъ и дождь окончательно привели меня въ чувство. Я очнулся на каменныхъ плитахъ набережной. Въ тавернѣ, куда я кое-какъ приползъ, меня естественно приняли за пьянаго, свалившагося въ рѣку: я не имѣлъ понятія, въ какой мѣстности я нахожусь, и еще плохо ворочалъ языкомъ (должно быть, это было еще дѣйствіе отравы). Такъ какъ на дворѣ была ночь, то я думалъ, что это все одна и та же ночь: какъ и тогда, теперь было темно, и какъ тогда, шелъ дождь. А между тѣмъ съ той ночи прошли цѣлыя сутки. И должно быть, я пролежалъ двѣ ночи въ тавернѣ. Провѣримъ еще разъ… Да, такъ, я помню, что пока я тамъ лежалъ въ постели, мнѣ пришло въ голову воспользоваться опасностью, которой я подвергался, дать поводъ публикѣ считать меня пропавшимъ безъ вѣсти и тѣмъ временемъ испытать Беллу. Боязнь, что насъ съ Беллой навяжутъ другъ другу, боязнь своимъ примѣромъ только лишній разъ подтвердить злосчастное предназначеніе богатства моего отца повсюду сѣять зло, была не по силамъ моей душевной робости, зародившейся во мнѣ съ самаго дѣтства, съ тѣхъ раннихъ горькихъ дней, которые я дѣлилъ съ моею бѣдною сестрой.

«Я и теперь не понимаю и никогда не пойму, какимъ образомъ тотъ берегъ рѣки, на который я, вылѣзъ, оказался противоположнымъ тому, гдѣ я попалъ въ ловушку. Вотъ даже сейчасъ, возвращаясь домой и зная, что рѣка осталась у меня позади, я не могу себѣ представить, чтобъ она текла между мной и тѣмъ мѣстомъ… Однако это вѣдь не значитъ выяснять факты, это значитъ дѣлать скачекъ къ настоящему.

„Впрочемъ мое настоящее навѣрное сложилось бы иначе, не будь на мнѣ тогда непромокаемаго пояса съ деньгами. Сорокъ съ чѣмъ-то фунтовъ — небольшое состояніе для наслѣдника ста слишкомъ тысячъ. Но съ меня было достаточно. Безъ этихъ денегъ я былъ бы принужденъ открыть свое инкогнито. Безъ нихъ я никогда не могъ бы ни попасть въ ту таверну, ни нанять квартиры у Вильферовъ.

„Дней двѣнадцать прожилъ я въ тавернѣ до того вечера, когда увидалъ на полицейской станціи трупъ Ратфута. Я находился въ то время въ состояніи непобѣдимаго, непонятнаго страха (вѣроятно тоже одно изъ послѣдствій отравы). Можетъ быть, поэтому время мнѣ тогда показалось гораздо длиннѣе, но теперь-то я знаю, что прошло не больше двухъ недѣль. Съ тѣхъ поръ это мучительное состояніе необъяснимаго страха постепенно проходило, лишь изрѣдка возобновляясь, и я надѣюсь, что теперь я совершенно отдѣлался отъ него. Но даже и теперь я иногда долженъ сдѣлать надъ собой усиліе, подумать и помолчать, прежде чѣмъ заговорю, иначе я былъ бы не въ силахъ выговорить того, что я хочу сказать…

«Опять я уклоняюсь, точно боюсь додумать все до конца. Теперь вѣдь до конца ужъ не такъ далеко, чтобы позволить себѣ поддаться искушенію уклониться. Итакъ, впередъ, Джонъ Гармонъ, все прямо впередъ!

„Я каждый день просматривалъ газеты, отыскивая какое-нибудь извѣстіе о себѣ, о томъ, что я пропалъ безъ вѣсти, но долго не находилъ ничего. Въ одинъ прекрасный вечеръ я вышелъ пройтись (я не показывался на улицу при дневномъ свѣтѣ) и увидалъ, что у Вайтголла, вокругъ выставленнаго тамъ объявленія, собралась большая толпа. Я подошелъ и заглянулъ въ объявленіе. Тамъ говорилось обо мнѣ, Джонѣ Гармонѣ, найденномъ мертвымъ и обезображеннымъ въ рѣкѣ при крайне подозрительныхъ обстоятельствахъ; описывалась моя одежда, перечислялись найденныя въ моихъ карманахъ бумаги и указывалось мѣсто, гдѣ я выставленъ напоказъ, на случай, не признаетъ ли меня кто-нибудь. Забывъ всякую осторожность, я кинулся туда, и тамъ, съ ужасомъ смерти, которой я какимъ-то чудомъ избѣжалъ и которая предстала здѣсь предо мною въ самомъ отвратительномъ ея видѣ, я понялъ, что Ратфутъ убитъ чьими-то руками изъ-за денегъ, изъ-за которыхъ онъ хотѣлъ убить меня, и что, должно быть, насъ обоихъ выбросили въ Темзу, — обоихъ изъ одного и того же темнаго мѣста въ одну и ту же зеленую рѣку во время отлива.