Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

— У васъ лицо точно у выходца съ того свѣта, — замѣтилъ Райдергудъ.

— А вы когда-нибудь видали выходцевъ съ тоги свѣта? — былъ угрюмый вопросъ.

— Я хотѣлъ только сказать, что у васъ совсѣмъ измученный видъ.

— Очень возможно. Я не ложился съ тѣхъ поръ, какъ ушелъ отъ васъ. Да даже, кажется, и не присѣлъ ни разу съ той минуты.

— Такъ ложитесь теперь.

— Я и лягу, только дайте мнѣ прежде чего-нибудь выпить: у меня страшная жажда.

На столѣ снова появились бутылка и кружка. Брадлей прибавилъ въ воду немного джину и выпилъ двѣ кружки одну за другой.

— Вы меня спрашивали о чемъ-то, — сказалъ онъ потомъ.

— Нѣтъ, не спрашивалъ, — отвѣчалъ Райдергудъ.

Брадлей повернулся къ нему съ какимъ-то дикимъ выраженіемъ въ глазахъ.

— Говорю вамъ, что вы у меня что-то спросили передъ тѣмъ, какъ я вышелъ на рѣку мыться.

— А, тогда! — проговорилъ Райдергудъ, немного попятившись. — Я спросилъ, что вы намѣрены дѣлать?

— Какъ можетъ человѣкъ въ такомъ состояніи знать, что онъ намѣренъ дѣлать! — воскликнулъ Брадлей, взмахнувъ своими дрожащими руками такимъ рѣзкимъ и гнѣвнымъ движеніемъ, что вода полилась на полъ съ его обшлаговъ. — Развѣ могу я строить какіе-нибудь планы, когда и двое сутокъ не спалъ?

— Вотъ именно, это самое я и говорю! — подхватилъ Райдергудъ. — Не говорилъ я вамъ развѣ, чтобъ вы легли?

— Не помню, можетъ быть, и говорили.

— И опять скажу то же. Ложитесь на мою кровать, какъ въ тотъ разъ. Засните покрѣпче, выспитесь хорошенько, тогда и будете знать, что вамъ дѣлать.

Выразительный жестъ, которымъ онъ указалъ на стоявшую въ углу складную кровать, казалось, привелъ постепенно это бѣдное ложе на память человѣку, которому память отказывалась служить. Онъ сбросилъ свои старые, истоптанные сапоги и весь мокрый, какъ былъ, тяжело повалился на постель.

Райдергудъ усѣлся въ свое кресло и принялся смотрѣть въ окно на грозу. Но не молніей и не громомъ были поглощены его мысли, ибо онъ поминутно и съ большимъ любопытствомъ поглядывалъ на измученнаго человѣка, лежавшаго передъ нимъ. Бывшая на этомъ человѣкѣ толстая куртка была застегнута до подбородка, и воротникъ ея былъ поднять: должно быть, онъ поднялъ его въ предохраненіе отъ дождя. Не замѣчая этого — да и мало ли чего еще! — онъ такъ и остался въ застегнутой курткѣ съ поднятымъ воротникомъ и тогда, когда мылъ руки на рѣкѣ, и теперь, когда ложился, хотя ему было бы удобнѣе разстегнуться.

Долго раздавались за окномъ тяжелые раскаты. Зубчатая молнія то тутъ, то тамъ прорѣзывала огромную черную завѣсу, закрывавшую небо, а Райдергудъ все сидѣлъ, все поглядывалъ на кровать. Онъ видѣлъ спавшаго на ней человѣка то въ красномъ, то въ синемъ освѣщеніи, то съ трудомъ различалъ его въ выступавшей вдругъ темнотѣ, то совсѣмъ переставалъ видѣть въ ослѣпительномъ блескѣ дрожащаго бѣлаго огня. Минутами опять налеталъ неистовый шквалъ съ ливнемъ, и навстрѣчу ему какъ будто подымались воды рѣки. Въ открытую дверь сторожки врывался тогда порывъ вѣтра и шевелилъ платье и волосы спавшаго: казалось, это какіе-то невидимые гонцы слетаются къ его ложу затѣмъ, чтобъ взять его и утащить съ собой. Всѣ эти разнообразные моменты бури видимо досаждали мистеру Райдергуду, отвлекая его отъ наблюденій за спящимъ.

«Крѣпко спитъ», разсуждалъ онъ самъ съ собой, «но это ничего не значитъ. Онъ такъ привыкъ слѣдить за мной, что стоить мнѣ встать — не говорю уже, дотронуться до него, — и онъ проснется, даромъ что не просыпается даже отъ грозы».

Онъ осторожно поднялся на ноги.

— Почтеннѣйшій! — заговорилъ онъ тихимъ ровнымъ голосомъ. — Ловко вамъ лежать? Въ воздухѣ стало что-то свѣжо. Не прикрыть ли васъ?

Никакого отвѣта.

— Вы не слышите? — продолжалъ онъ, мѣняя голосъ. — Я говорю: не прикрыть ли васъ чѣмъ-нибудь?.. Можетъ, прикрыть, а?

Спящій шевельнулъ рукой, и Райдергудъ опять опустился на кресло, притворяясь, что онъ все время смотрѣлъ въ окно на грозу.

Картина была великолѣпная, но не настолько, чтобы надолго приковать къ себѣ его глаза, поминутно скашивавшіеся въ тотъ уголъ, гдѣ стояла кровать.

Не столько на самого Брадлея смотрѣлъ мистеръ Райдергудъ съ такимъ любопытствомъ, сколько на его закутанное горло. Онъ дождался, когда сонъ его перешелъ въ оцѣпенѣніе смертельно истомленнаго душой и тѣломъ человѣка, и тогда осторожно отошелъ отъ окна и сталъ у кровати.

«Бѣдняга!» пробормоталъ онъ чуть слышно съ хитрой усмѣшкой, зорко наблюдая за лицомъ спящаго и держа ноги наготовѣ на случай, если тотъ проснется. «Бѣдняга! Какъ ему, должно быть, неудобно спать въ этой курткѣ! Не разстегнуть ли ее? Ему бы легче было… А ну-ка, и впрямь, разстегну. Ишь ты бѣдняга.»

Осторожной рукой тронулъ онъ верхнюю пуговицу и отступилъ на шагь. Но спящій не подалъ никакихъ признаковъ сознанія. Тогда, уже увѣреннѣе, а потому, вѣроятно, и легче, онъ разстегнулъ и остальныя пуговицы. Спокойно, не спѣша, онъ взялся за борть куртки и отвернулъ его.

Свободные концы ярко-краснаго шейнаго платка, бывшаго на Брадлеѣ, свѣсились наружу. Онъ позаботился даже запачкать его въ нѣсколькихъ мѣстахъ какою-то жидкостью, чтобы придать ему такой видъ, что будто бы онъ загрязнился отъ носки. Съ сильно озадаченнымъ лицомъ Райдергудъ поглядѣлъ на платокъ, потомъ на человѣка и опять на платокъ, потомъ на цыпочкахъ отошелъ къ своему креслу, сѣлъ и, подперевъ рукою подбородокъ, долго просидѣлъ въ мрачномъ разумьѣ, поглядывая то на спящаго, то на его шейный платокъ.

Мистеръ и мистрисъ Ламль пожаловали на завтракъ къ мистеру и мистрисъ Боффинъ. Нельзя сказать, чтобы они явились совершенно незваными, но они такъ навязчиво напросились на приглашеніе, что золотой четѣ, при всемъ желаніи, было трудно уклониться отъ чести и удовольствія ихъ визита. Оба они, и мистеръ, и мистрисъ Ламль, были въ наипріятнѣйшемъ расположеніи духа и проявляли къ супругамъ Боффинъ почти такую же нѣжность, какъ другъ къ другу.

— Дорогая моя, — говорила мистрисъ Ламль хозяйкѣ дома, — я просто оживаю, видя моего Альфреда въ такой задушевной бесѣдѣ съ мистеромъ Боффиномъ. Имъ какъ будто самой судьбой было предназначено подружиться. Эта простота въ соединеніи съ силой воли, эта природная сметка въ соединеніи съ мягкостью и привѣтливостью, — все это отличительныя черты обоихъ.

Это было сказано громко и доставило случай мистеру Ламлю, подходившему въ эту минуту къ столу вмѣстѣ съ хозяиномъ, съ которымъ онъ передъ тѣмъ стоялъ у окна, поддержать свою любимую и глубоко чтимую супругу.

— Милая моя Софронія, твоя черезчуръ пристрастная оцѣнка скромныхъ достоинствъ твоего мужа… — началъ было этотъ джентльменъ.