Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

Тутъ онъ опять замолчалъ на минуту, Брадлей снова взглянулъ на него.

— Я продолжаю, мистеръ Гедстонъ, не безпокойтесь. Я выскажу все до конца, и я заранѣе сказалъ вамъ, въ чемъ состоитъ конецъ. Вы знаете мою исторію. Вы не хуже меня знаете, какое унизительное положеніе я оставилъ позади себя въ жизни. Вы слыхали отъ меня о моемъ отцѣ и вы достаточно ознакомлены съ тѣмъ фактомъ, что домъ, изъ котораго я бѣжалъ, можно сказать, — былъ далеко не изъ самыхъ почтенныхъ. Отецъ мой умеръ, и тутъ, казалось бы, ничто уже не мѣшало мнѣ добиться прочнаго положенія въ жизни. Такъ нѣтъ же! Тутъ начинаетъ моя сестра.

Онъ говорилъ такъ увѣренно, съ такимъ полнымъ отсутствіемъ предательскаго румянца на щекахъ, какъ будто не было ничего добраго, ничего выкупающаго въ его прошломъ. Да и чему тутъ удивляться? Не могло быть благодарной памяти въ его холодномъ, пустомъ сердцѣ. Кромѣ себя самого, что можетъ видѣть себялюбіе, оглядываясь назадъ?

— Что касается моей сестры, то я отъ всей души желалъ бы, чтобъ вы никогда не видали ее, мистеръ Гедстонъ. Но вы ее видѣли, и теперь поздно объ этомъ жалѣть. Я разсказалъ вамъ о ней все безъ утайки. Я охарактеризовалъ вамъ ея натуру, говорилъ, какъ она мѣшала мнѣ выдвинуться своими смѣшными, фантастическими понятіями. Вы влюбились въ нее, и я стоялъ за васъ изо всѣхъ силъ. Ее нельзя было убѣдить отвѣчать вамъ взаимностью, и вотъ мы столкнулись съ Рейборномь. Что же вы сдѣлали? Вы доказали, что сестра моя была совершенно права, возненавидѣвъ васъ съ самаго начала, а меня вы опять-таки поставили въ глупое положеніе. А почему вы это сдѣлали, мистеръ Гедстонъ? — Потому, что во всѣхъ вашихъ чувствахъ вы до того себялюбивы и такъ поглощены самимъ собой, что у васъ даже и мысли не мелькнуло обо мнѣ.

Холодная самоувѣренность, съ какою этотъ юноша занялъ и сохранялъ свою позицію, могла вытекать только изъ того самаго дурного чувства человѣческой натуры, о которомъ онъ говорилъ.

— Замѣчательная вещь, — продолжалъ онъ съ настоящими слезами на глазахъ, — это преслѣдуетъ меня всю мою жизнь. Замѣчательная вещь, что каждому моему усилію достигнуть почетнаго положенія въ свѣтѣ бываетъ помѣхой кто-нибудь другой безъ всякой вины съ моей стороны. Не довольствуясь тѣмъ, что вы уже сдѣлали и что я только что поставилъ вамъ на видъ, вы запятнаете теперь мое имя позорной извѣстностью, запятнавъ сначала имя моей сестры. Вы это навѣрное сдѣлаете, если только мои подозрѣнія имѣютъ какое-нибудь основаніе, — и чѣмъ хуже окажетесь вы, тѣмъ труднѣе мнѣ будетъ отдѣлить себя отъ васъ во мнѣніи людей.

Осушивъ свои слезы и помянувъ свои обиды вздохомъ, онъ попятился къ двери.

— Но такъ или иначе, а я твердо рѣшился выйти въ люди и не допущу, чтобы меня тянули внизъ. Я покончилъ съ сестрой такъ же, какъ покончилъ съ вами. Коль скоро она такъ мало думаетъ обо мнѣ, что съ легкимъ сердцемъ вредитъ моему положенію, такъ пусть идетъ своей дорогой, а я пойду своей. У меня прекрасные виды на будущее, и я пойду къ своей цѣли одинъ. Мистеръ Гедстонъ, я не стану говорить о томъ, что у васъ на совѣсти, потому что не знаю. Но что бы ни тяготѣло на ней, я надѣюсь, вы признаете справедливымъ держаться подальше отъ меня и найдете утѣшеніе въ сознаніи, что вамъ некого винить, кромѣ себя. Я надѣюсь черезъ нѣсколько лѣтъ занять мѣсто старшаго учителя въ моей теперешней школѣ, а такъ какъ учительница тамъ незамужняя, то можетъ быть я женюсь на ней, хоть она и старше меня нѣсколькими годами. Если для васъ можетъ послужить нѣкоторымъ успокоеніемъ узнать, какіе планы я строю для своего повышенія на общественной лѣстницѣ, то вотъ они — эти планы. Въ заключеніе скажу: если вы чувствуете, что причинили мнѣ вредъ, и желаете загладить его, — подумайте о томъ, какимъ уваженіемъ вы могли бы пользоваться, если бы сами не испортили свою жизнь.

Удивительно ли, что несчастный человѣкъ принялъ это близко къ сердцу? Можетъ быть, онъ привязался сердцемъ къ мальчику давно, за долгіе годы труда, можетъ быть, въ теченіе этихъ лѣтъ его тяжелая работа облегчалась общеніемъ съ юнымъ умомъ, который былъ живѣе и острѣе его собственнаго; можетъ быть, фамильное сходство между братомъ и сестрой, сходство лицъ и голосовъ, поразило его теперь во мракѣ его паденія. Отъ той или другой, а можетъ быть, и отъ всѣхъ этихъ причинъ, онъ уронилъ на грудь свою бѣдную голову, бросился на полъ и долго лежалъ, крѣпко прижимая ладони къ горячимъ вискамъ, въ безысходномъ отчаяніи, не облегченный ни единой слезинкой.

Рогъ Райдергудъ въ этотъ день былъ занять на рѣкѣ. Онъ усердно удилъ наканунѣ, но дѣло подходило уже къ вечеру, и онъ не поймалъ ничего. На другой день онъ удилъ гораздо успѣшнѣе и понесъ свою рыбу домой, въ сторожку Вейръ-Милльскаго шлюза, — въ узлѣ.

Кукольная швея не ходила больше въ лавку Побсей и Компаніи въ Сентъ-Мэри-Аксѣ послѣ того, какъ случай открылъ ей (какъ она думала), какимъ кремнемъ и лицемѣромъ былъ мистеръ Райя. Она теперь часто морализировала надъ своей работой по поводу ловкихъ пріемовъ этого почтеннаго плута, но закупки свои дѣлала въ другомъ мѣстѣ и вела замкнутую жизнь. Послѣ долгаго совѣщанія съ собой она рѣшила не дѣлать Лиззи никакихъ предосторожностей насчетъ старика, говоря себѣ, что для нея и безъ того скоро наступитъ печальное разочарованіе въ немъ. Поэтому она совсѣмъ не упоминала о немъ въ письмахъ къ своему другу, а больше распространялась о провинностяхъ своего злого ребенка, становившагося хуже день это дня.

— Скверный старый мальчишка! — говорила миссъ Ренъ, грозя ему пальчикомъ. — Ты заставишь меня бѣжать отъ тебя — кончится тѣмъ! И тогда ты разсыплешься на кусочки, и некому будетъ ихъ подобрать.

Отъ такихъ предсказаній одинокой кончины скверный старый мальчишка распускалъ нюни и хныкалъ, и трясся всѣмъ тѣломъ, и приходилъ въ состояніе безысходной тоски, которая выгоняла его изъ дому и загоняла въ кабакъ, гдѣ онъ вгонялъ въ себя водочки на три пенса. Но совѣсть этого, потерявшаго человѣческій образъ, вороньяго пугала, мертвецки пьянаго или мертвецки трезваго — все равно (ибо онъ дошелъ до такого состоянія, что въ трезвомъ видѣ въ немъ оставалось, кажется, еще меньше жизни) вѣчно терзалась сознаніемъ, что онъ обманулъ свою проницательную мамашу ровно на шестьдесятъ трехпенсовыхъ рюмочекъ рому, отъ которыхъ давно уже и духу не осталось, и что ея проницательность рано или поздно неизбѣжно откроетъ обманъ. Такимъ образомъ, принимая въ рязсчетъ всѣ обстоятельства дѣла и, прикинувъ къ нимъ физическое состояніе мистера Куклина плюсъ состояніе его духа, можно смѣло сказать, что ложе, на которомъ онъ покоился, если и было ложемъ изъ розъ, то цвѣты и листья этихъ розъ совершенно поблекли, оставивъ его лежать на шипахъ.