Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3

Тѣмъ временемъ скверный старый мальчишка, которому его мамаша строго наказала никуда не отлучаться безъ нея, само собою разумѣется, отлучился и, находясь въ послѣдней стадіи умственнаго разслабленія, отлучился съ двумя цѣлями: во-первыхъ, съ тѣмъ, чтобы воспользоваться своимъ неотъемлемымъ (по его убѣжденію) правомъ получать безплатно ромъ въ предѣлахъ трехъ пенсовъ отъ всѣхъ существующихъ патентованныхъ торговцевъ спиртными напитками, и во-вторыхъ — съ тѣмъ, чтобы разбудить угрызенія совѣсти въ сердцѣ мистера Юджина Рейборна и посмотрѣть, нельзя ли будетъ что-нибудь изъ этого извлечь. Неукоснительно, хотя и спотыкающимися ногами, преслѣдуя эти двѣ цѣли (обѣ онѣ означали ромъ — единственное, что онъ понималъ и могъ себѣ представить), это жалкое существо потащилось до Ковентъ-Гарденскаго рынка и тамъ расположилось бивуакомъ, подъ воротами, чтобы лучше выдержать подъ прикрытіемъ атаку «трясучки» и затѣмъ атаку «чортиковъ», долженствовавшею послѣдовать за ней.

Ковентъ-Гарденскій рынокъ приходился совершенно не на линіи его пути, но въ немъ была для него та же притягательная сила, что и для всѣхъ пропойцъ, пьющихъ въ одиночку, то есть самыхъ худшихъ изъ представителей этой породы. Притягиваетъ ли ихъ туда ночная суетня, или можетъ быть джинъ и пиво, которые льются тамъ грязнымъ потокомъ между торговцами и возчиками, или растительные отбросы, такъ близко подходящіе по цвѣту къ ихъ собственнымъ лохмотьямъ, — Богъ знаетъ. Но въ чемъ бы ни заключалась эта притягательная сила, нигдѣ вы не увидите такого множества пьянчужекъ, какъ тамъ, особенно пьянчужекъ-женщинъ. Тамъ вы наткнетесь среди бѣлаго дня на такіе экземпляры полусонныхъ пьяныхъ женщинъ, какихъ вы тщетно стали бы искать по всѣмъ улицамъ Лондона. Нигдѣ въ другомъ мѣстѣ не рискуютъ выползать на свѣтъ дневной такія заношенныя, полинялыя платья цвѣта загнившихъ капустныхъ листьевъ и кочерыжекъ, такія лица, больше похожія на заплѣсневѣвшіе апельсины, такая труха человѣческая, раздавленная и гнилая.

Итакъ, мистера Куклина потянуло на рынокъ, и, забившись тамъ подъ ворота, онъ стоически выдержалъ два приступа трясучки и два приступа чортиковъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ спала какая-то женщина пьянымъ сномъ.

Въ этихъ мѣстахъ всегда вьется рой юныхъ дикарей, выползающихъ изъ разныхъ щелокъ съ обломками отъ ящиковъ изъ-подъ апельсиновъ или съ пучками загнившей соломы (одному только Богу извѣстно, куда стаскиваетъ эта бездомная ватага всю эту дрянь), съ тупымъ и мягкимъ стукомъ шлепающихъ по мостовой босыми ногами, когда за ними гонится полисменъ, и по этой именно причинѣ, можетъ быть, неслышныхъ властямъ предержащимъ, тогда какъ въ сапогахъ они подымали бы оглушительный грохотъ. Потѣшаясь трясучкой и чортиками мистера Куклина, какъ даровымъ представленіемъ, вышереченные юные дикари толпились вокругъ него подъ воротами, наскакивали на него и швыряли въ него, чѣмъ попало. Поэтому, когда онъ вылѣзъ изъ своего убѣжища и отвязался, наконецъ, отъ этой свиты, онъ оказался даже въ худшемъ видѣ, чѣмъ обыкновенно. Еще не въ самомъ худшемъ, однако, потому что когда, послѣ этого, онъ завернулъ въ кабакъ, получилъ тамъ въ суматохѣ на три пенса рому и попробовалъ улизнуть, не заплативъ, его схватили за шиворотъ, обыскали и, не найдя при немъ ни гроша, облили изъ ведра помоями для острастки на будущее время. Этотъ холодный душъ вызвалъ новый приступъ трясучки, послѣ чего мистеръ Куклинъ, чувствуя себя какъ разъ въ ударѣ сдѣлать визитъ своему другу адвокату, отправился въ Темпль.

На квартирѣ Ляйтвуда не было никого кромѣ юнаго Блэйта. Чувствуя нѣкоторую несообразность въ возможности касательства такого кліента къ дѣламъ, которыя могли когда-нибудь навернуться, этотъ скромный юноша долго и съ самыми благими намѣреніями урезонивалъ мистера Куклина и даже предложилъ ему шиллингъ на извозчика, чтобы отправиться домой. Мистеръ Куклинъ принялъ шиллингъ и сейчасъ же издержалъ его на три рюмочки по три пенса, въ результатѣ чего имъ овладѣло бурное раскаяніе и твердая увѣренность въ существованіи заговора противъ его жизни. Съ такимъ бременемъ на душѣ онъ отправился назадъ въ квартиру Ляйтвуда, но былъ во время замѣченъ изъ окна зоркимъ Блэйтомъ, который моментально заперъ наружную дверь, предоставивъ несчастному пьянчужкѣ изливать свою ярость на панели.

Чѣмъ больше воевалъ мистеръ Куклинъ съ неподававшейся дверью, тѣмъ опаснѣе и грознѣе становился кровавый заговоръ противъ него. Когда явились полисмены, онъ узналъ въ нихъ заговорщиковъ и сталъ биться судорожно, бѣшено, съ пѣной у рта, выкатывая глаза и хрипя. Пришлось послать за носилками, какія часто пускаются въ ходъ заговорщиками для пьянчужекъ, и, на-глухо привязанный къ нимъ, онъ превратился въ безвредный тюкъ тряпья съ пропавшимъ голосомъ, исчезнувшимъ сознаніемъ и быстро исчезавшею жизнью. Какъ разъ въ ту минуту, когда четыре человѣка выносили носилки изъ воротъ Темпля, на улицѣ показались бѣдная маленькая швея и ея другъ, старый еврей.

— Посмотримъ, что тамъ такое, — сказала миссъ Дженни. — Скорѣе, крестная! Посмотримъ, что тамъ.

Проворный маленькій костыль заработалъ изо всѣхъ силъ.

— Ахъ, господа, это мой!

— Вашъ? — спросилъ старшій полисменъ, останавливая носилки.

— Да, да, сударь, это мой ребенокъ. Онъ ушелъ безъ спросу. Мой бѣдный, бѣдный, непослушный мальчикъ. Онъ не узнаетъ меня, не узнаетъ! Ахъ, что мнѣ дѣлать! — заплакала бѣдная дѣвочка, въ отчаяніи всплеснувъ руками. — Что я буду дѣлать, когда мой собственный ребенокъ не узнаетъ меня!

Старшій полисменъ взглянулъ на старика, спрашивая объясненія. И въ тотъ моментъ, когда Дженни наклонилась надъ распростертой фигурой, тщетно пытаясь добиться отъ несчастнаго какого-нибудь знака, который показалъ бы ей, что онъ ее узналъ, старый еврей шепнулъ: «этотъ пьяница — ея отецъ.»

Носилки опустили на землю. Тогда Райя отвелъ въ сторону старшаго полисмена и сказалъ ему, что человѣкъ этотъ, кажется, умираетъ.

— Нѣтъ, что вы! — отвѣчалъ полисменъ. Но, вглядѣвшись внимательнѣе, онъ повѣрилъ и скомандовалъ носильщикамъ: — Несите въ ближайшую аптеку.

Его внесли въ аптеку, и окно ея изнутри превратилось въ рядъ уродливыхъ лицъ, выглядывавшихъ изъ шаровидныхъ красныхъ, зеленыхъ, синихъ и друтихъ цвѣтовъ бутылей. Освѣщенный этимъ неестественнымъ свѣтомъ, въ которомъ онъ совершенно не нуждался, такой свирѣпый еще за нѣсколько минуть передъ тѣмъ, теперь этотъ звѣрь лежалъ спокойно, съ странной, таинственной надписью на лицѣ, отраженной отъ одной изъ бутылей, какъ будто смерть отмѣтила его словомъ: «Мой».

Медицинскій осмотръ оказался точнѣе и шелъ прямѣе къ цѣли, чѣмъ это иногда бываетъ въ судебныхъ мѣстахъ: