Александр Хьелланн - Избранные произведения

Длинные светлые усы Маркуссена блестели. Положение первого человека на первом предприятии города расширило круг его знакомств, и его деятельность уже не ограничивалась горничными: он стал кавалером настоящих дам. Это не улучшило его репутацию, которая оставалась ужасной, но его манеры и обычная невероятная наглость с женщинами делали его буквально неотразимым.

С мужчинами он был весел, груб и умело рассказывал отвратительные анекдоты; он был отличный товарищ, готовый выпить и щедро заплатить; его кошелек был туго набит, и ассигнации растекались во все стороны в не меньшем количестве, чем любовные записочки.

С Абрахамом он был всегда почтителен, соблюдая должную дистанцию, но именно поэтому Абрахам, не любивший подобного обращения, держался с ним особенно дружелюбно и по-товарищески. По мере того как выяснялось, что Абрахам предпочитал находиться на фабрике, Маркуссен захватил в конторе то место, которое поначалу предназначалось сыну шефа.

Абрахам и без того был очень занят: он был и официальный управляющий и неофициальный врач на фабрике; кроме того, у него было множество дел в разных рабочих организациях.

Ему доставляло большое удовольствие возиться с больничными и сберегательными кассами и прочее. Кроме того, пользуясь своим положением председателя ряда рабочих организаций, он рассчитывал устроить дело Стеффенсена.

Несколько дней он упорно раздумывал, что должен сделать, чтобы добиться отмены незаконного увольнения Стеффенсена; наконец ему это надоело. Возможно, что он совсем отказался бы от мысли помочь Стеффенсену, если бы образ Греты не притягивал его в скромный домик, где она сидела среди своих корзинок и прутьев и ожидала его с такой верой, что он был не в силах ее обмануть.

Даже на фабрику в эти дни он шел неохотно, потому что, проходя мимо домика Греты, думал, что вот сейчас старик смотрит ему вслед и говорит дочери: «Абрахам-то опять прошел мимо и не заглянул к нам!»

Наконец Абрахам открыл душу своему приятелю — Педеру Крусе, рассказав ему всю историю.

Крусе понял все. Он сидел как обычно, чуть-чуть сгорбившись и выпуская дым кольцами. Он незаметно смерил взглядом этого красивого здорового человека, совершенно растерявшегося перед маленькой трудностью, и легким движением руки смахнул пепел со своей папиросы:

— Мне кажется, ты не должен делать глупостей…

— Ну да! Я тоже так думаю! Да и не помогу я этим общему делу, черт возьми! Ведь случай-то, вообще говоря, незначительный; если бы это было действительно что-нибудь крупное, то наши господа хозяева почувствовали бы, что я…

— Да, да… Но я хочу посоветовать тебе дипломатический ход… — суховато сказал Крусе. — Мы назначим Стеффенсена заведующим рабочим кооперативом!

— На предприятии?

— Ну да! Это ведь тоже хлеб! И не плохой, если торговля пойдет хорошо.

— Но ты думаешь, его примут охотно? Он ведь не очень-то популярен среди рабочих, как ты знаешь.

— Ну, тут уж мы положим на весы свое влияние, как сказал бы Кристенсен! Я лично терпеть не могу Стеффенсена, как ты знаешь, но полагаю, что он честен и будет, как заведующий кооперативом, на своем месте. Ты должен, я думаю, признать, что это хороший выход.

— Конечно, конечно! Я буду очень рад!

— И еще, — перебил его Крусе с улыбкой, — это будет чрезвычайно полезно для господ из дирекции: они увидят, что рабочие умеют поддерживать друг друга. Человеку, которого они без всякого основания вышвырнули со своего предприятия, предоставляют заработок сами рабочие.

— Да, да, да! Ты совершенно прав! Это блестящая идея! Спасибо, Крусе! За это тебе настоящее, большое спасибо!

Абрахам изо всех сил ударил маленького адвоката по плечу. Он был возбужден, счастлив, и ему хотелось тотчас же приняться за устройство этого дела.

Когда он ушел, Педер Крусе долго, задумчиво глядел ему вслед с горькой улыбкой и, наконец, сказал про себя: «Да… такими остаются они все… все те, которые могли бы стать самыми лучшими, самыми смелыми людьми нашего времени».

По мере того как Абрахам подходил к дому Стеффенсена, он замедлял шаги: он обдумывал первую фразу, сцену объяснения со Стеффенсеном и, взявшись за ручку двери, представлял себе уже совершенно ясно, до мелочей, что он скажет и какое впечатление все это произведет на них обоих.

— Добрый вечер, Стеффенсен! Добрый вечер, Грета! Как мы давно не виделись! — начал он почему-то вполголоса, как будто от усталости.

— Вероятно, господин управляющий был очень занят! — проворчал Стеффенсен.

Грета ничего не сказала, прислушиваясь в радостном ожидании.

— Да, я был действительно занят! — отвечал Абрахам. — Занят и моими делами и делами других.

Стеффенсен, вначале упрямо сохранявший угрюмое молчание, заволновался. Эти дни ожидания пригнули его; как-никак — не шутка старому человеку со слепой дочерью остаться без работы. Хотя разговоры о том, что у него есть деньги в сберегательной кассе, были небезосновательны, но эти сбережения он всегда мечтал оставить для Греты. Если он сейчас начнет проживать эти гроши, то после его смерти ей не останется ничего, кроме кассы для бедных. Стеффенсен пробовал еще держаться бодро, но втайне уже трепетал, ожидая своей участи.

— Ну! — сказал он как можно более резко. — Буду я механиком или нет?

— Нет, механиком вы не будете! — ответил Абрахам спокойно.

Он видел, как Грета, сидевшая рядом с отцом, вздрогнула. Стеффенсен вскочил и стал сыпать проклятия и ругательства, по своему обыкновению.

Абрахам оставался совершенно спокойным и ожидал, наблюдая сцену, которая разыгрывалась точно так, как он представлял себе. Наконец он решил, что пора объявить основное:

— Разве вы не помните, что я обещал заняться этим делом?

— Ну да, помню! И я, старый Стеффенсен, был так глуп, что поверил этому!

— О, это было вовсе не так уж глупо! — засмеялся Абрахам. — Если я взялся помочь, то считал, что надо сделать это основательно. Работа с машинами тяжела для пожилого человека, резкая смена жары и холода при работе на открытом воздухе опасна для здоровья. Ведь правда?

— Что и говорить, работа свинячья, но все-таки это заработок!

— Да, заработок! Но есть ведь разные виды заработка. А когда становишься старым, нужно подыскивать работу по силам, не отнимающую жизнь раньше времени.

Стеффенсен снова почувствовал себя как-то неловко; он сделал несколько шагов и уставился на Абрахама пристальным взглядом своих зорких глаз.

— Вот потому-то я и хочу предложить вам место заведующего рабочим кооперативом.

Стеффенсен поколебался; его первой мыслью было броситься на колени и благодарить за спасение от бедности, от нищеты.

Но это продолжалось только секунду: старая ненависть к капиталу, привычка быть непримиримо оскорбленным слишком глубоко укоренилась в нем. Он только проворчал что-то о том, что от человека ждут благодарности даже за то, что его выгнали с места.