Александр Хьелланн - Избранные произведения

На улице не было ни души, на фиорде не виднелось ни одной лодки; ничто не нарушало тишины, только Холк и Гарман громко обсуждали предстоящий праздник, и воображение уже рисовало им танцующих девушек, озаренных вспышками бенгальских огней.

Рандульф стал прислушиваться к тому, что говорили приятели. Он был в приподнятом настроении, и ему вдруг захотелось не только встряхнуться самому, но и взбудоражить город, в котором так долго царило уныние. И постепенно у Рандульфа созрело решение принять участие в затее Холка и Гармана. Стоит ему только захотеть, уж он покажет этим зеленым юнцам, как умели веселиться в доброе старое время.

— Послушайте! — воскликнул он, внезапно повернувшись к друзьям. — Я присоединяюсь к вам!

Его слова были встречены бурной радостью. Лишь при участии Рандульфа праздник может стать поистине грандиозным, — уверяли Холк и Гарман. Друзья тут же провозгласили себя праздничным комитетом и начали уточнять программу увеселений. Они быстро пришли к единодушному мнению, что праздник должен быть народным: никаких дорогих блюд и напитков в буфете, только кофе и бутерброды, а главное — музыка, танцы и, если удастся, небольшой фейерверк.

Кристиан Фредерик от имени фирмы «Гарман и Ворше» предложил провести праздник на территории «Парадиза». Затем стали распределять обязанности, — каждый взял на себя часть подготовительной работы. Один только Левдал молчал.

Наконец Холк спросил его:

— Ну, а тебя, Левдал, к чему приспособить?

Абрахам, казалось, не знал, что ответить, и тогда Рандульф сказал добродушно:

— Он обеспечит нам прессу.

Тут Левдал смутился еще больше и пробормотал, что не уверен, сможет ли он принять участие в этом празднике… У него столько других дел…

Они не стали уговаривать его, а занялись обсуждением своих планов. Когда же они решили, наконец, разойтись по домам, все трое были еще больше, чем прежде, увлечены своей затеей. Прощаясь, Холк сказал:

— У тебя такой вид, Левдал, будто бы ты не веришь, что у нас что-нибудь получится?

— Вы все упустили из виду одно обстоятельство и, пожалуй, самое важное, — ответил Абрахам. — Как отнесется к этому празднику пастор Крусе?

— Ах, священник! Толстозадый! — закричали Холк и Гарман и громко расхохотались. Но Рандульф отнесся к словам Абрахама серьезно — возможно, Левдал и прав.

— Прав? — переспросил Холк и произнес по меньшей мере двадцатую за сегодняшний вечер тираду против трусости. И пока они шли по пустынной Приморской улице, Холк все грозился, что проучит пастора и всех этих городских ханжей. Рандульф шагал рядом с Холком, но не слушал его, а думал о своем.

Кристиан Фредерик, выйдя из павильона, направился к дому. Он был в том состоянии радостного возбуждения, которое всегда охватывает людей после того, как за стаканом вина у них родится великий замысел.

А Левдал, по обыкновению, проскользнул через потайную калитку, думая лишь о том, как бы скрыть от домашних, что он возвращается с попойки.

Тем временем уже начало светать. Одинокий рыбак бесшумно греб вдоль фиорда, чтобы к восходу солнца выйти в открытое море. Две длинные тонкие борозды расходились за кормой его маленькой черной лодки, весла мягко касались неподвижной воды.

От дороги, ведущей в Сансгор, к песчаному берегу залива спускался косой склон, поросший деревьями и кустарником. Этот склон называли «Парадизом». Для посевов его земля была слишком тощей, а под строительные участки пока не использовалась, так что «Парадиз» стал своего рода парком для обывателей, идеальным местом для тайных любовных свиданий и тому подобного.

Зашел месяц. Это был уже не тонкий серп — ведь полнолуние наступит 23 июня. Да в такие ночи лунный свет и не нужен. Вдали четко вырисовывались силуэты гор, казавшиеся синими на фоне светлого неба. Далеко-далеко, к горизонту, убегало окрашенное зеленоватыми и белыми бликами море. И в то время как над ним еще виднелся светло-зеленый отсвет заката, на востоке уже заалелась новая утренняя заря.

Полицейский Иверсен был похож на шар. Человек он был веселый и невероятно хитрый. Его дочери, — одни говорили, что их пятеро, другие, что семеро, так их было много, — были тоже круглы и веселы. Что же касается хитрости, то во всяком случае в своей лавке они управлялись весьма умело.

Лавка эта была такой, какие обычно держат девицы в маленьких городках. Там продавались всевозможные безделушки, бумага, пудра и помада. У сестер Иверсен была всего только одна конкурентка — мадам Эриксен, к тому же они пользовались высоким покровительством фру Кристиансен, так как полицейский Иверсен начал свою карьеру кучером у директора банка.

Постепенно фру Кристиансен переняла у своего супруга привычку выступать перед людьми в роли судьбы. Она пеклась о тех, кому покровительствовала, с таким же усердием, с каким директор банка прибирал к рукам все дела, которые еще велись в городе.

В нынешние тяжелые времена, когда люди старались всячески сократить свои расходы, девицы Иверсен и впрямь могли почитать за счастье покровительство жены директора банка. Торговля их шла так успешно, что и в церкви и на улице они всегда появлялись в кокетливых и нарядных платьях.

К тому же у сестер был удивительный дар без конца переделывать свои туалеты, ловко используя всевозможные обрезки и лоскутки. Полоска картона и кусочек бархата в их руках быстро превращались в премиленькую шляпку, а из нескольких цветных носовых платков они мигом создавали изящную пелеринку. Поскольку же девиц Иверсен было так много и все сестры были скроены на один манер, они постоянно вводили в заблуждение весь город, без конца переделывая и донашивая вещи друг друга.

Полицейский Иверсен был вдовцом и жил вместе со своими дочерьми счастливо и весело. Если представлялся случай принять участие в каком-нибудь недорогом развлечении, он всегда заботился о том, чтобы его дочки этого случая не упустили.

Поэтому Иверсен так обрадовался, когда до него долетел робкий, только что родившийся слух о предполагаемом празднике Иванова дня.

Произошло это рано утром на базаре. Иверсен устремился в погоню за этим слухом, и тут ему повстречался Абрахам Левдал, который встал чуть свет, чтобы избежать скандала с домашними из-за своего позднего возвращения.

Иверсен и Левдал хорошо знали друг друга. Полицейский был прекрасно осведомлен обо всех ночных похождениях Абрахама. Зато тот никогда не держался с ним высокомерно. А когда Левдалу удавалось хоть ненадолго отлучиться из редакции, он частенько забегал в маленький садик за домом Иверсена, и они вместе выпивали по кружке пива.

Тем не менее полицейский поклонился Левдалу чрезвычайно почтительно — как-никак это был сын профессора Левдала, а кроме того, вовсе незачем было осведомлять каждого встречного об их отношениях.