Александр Хьелланн - Избранные произведения

Молодой Гарман ухватился за слово «фейерверк» и тут же принялся во второй раз, специально для вновь прибывших, рассказывать, что он заказал по телеграфу в Гамбурге большую партию ракет. Но его расчетам, все необходимое для фейерверка успеют упаковать и погрузить на пароход, который должен прибыть сюда утром двадцать третьего июня. И теперь Гарман с нетерпением ждет парохода.

Директор банка долго расхваливал Гармана за распорядительность. А амтман, который в своем стремлении прослыть демократом не знал никакого удержу, приветливо спросил у шапочника, что такое он пьет. Это выглядит так аппетитно!

Шапочник был так потрясен, что выронил сигару изо рта. И Рандульфу пришлось ответить за него:

— Это, господин амтман, такая смесь…

Полицейский Иверсен со всех ног бросился за стаканами, Гарман заказал еще портера, и не прошло получаса, как весь комитет настолько сплотился, что не осталось никакого следа прежней неприязни между его старыми и новыми членами.

Рандульф все подливал из разных бутылок в стакан пастора Дуппе, глаза которого после каждого глотка становились все более и более нежными. Пастор сидел, блаженно улыбаясь и не выпуская изо рта огромной сигары, хотя, вообще говоря, он терпеть не мог сигары.

В разговоре Кристиансен упомянул, между прочим, имя редактора Левдала. Господин Левдал, говорят, тоже участвует в организации праздника?

На это Кристиансену ответили, что Левдал, в силу своего положения, не может, конечно, открыто войти в состав комитета. Но кандидат Холк, который с момента появления амтмана старался держаться в тени, включился здесь в общий разговор и рассказал, что Левдал намерен пропагандировать праздник, поместив о нем статью в газете.

— Вот это было бы очень хорошо, — заметил директор банка и многозначительно переглянулся с амтманом.

Теперь подготовка к празднику пошла полным ходом. А поскольку праздничный комитет был таким солидным и авторитетным, то все, что делалось в городе для праздника — и крупные мероприятия и мелочи, — тоже приобретало солидность и авторитет. В тот же вечер в собственной газете пастора Крусе появилась благожелательная статья о предстоящем народном празднике в «Парадизе». Это развеяло последние сомнения многих жителей города, в том числе и сомнения директора банка, который отдался подготовке праздника с таким энтузиазмом, словно готовилось празднование его именин.

Эллингсен рассказал своей жене, что Кристиансена они приняли в комитет из милости и что председателем избран он, Ивар Эллингсен.

Но когда на следующий день фру Эллингсен, встретившись с женой директора банка в лавке сестриц Иверсен, попыталась взять реванш, она опять потерпела фиаско. Фру Кристиансен держалась по-прежнему надменно и лишь мимоходом сказала, что ей, видимо, придется все-таки пойти на этот праздник, поскольку ее муж занимает официальный пост председателя городского самоуправления.

Таким образом, фру Эллингсен вновь оказалась побежденной.

По окончании заседания комитета Томас Рандульф спустился к мадам Бломгрен, чтобы посмотреть, как идет подготовка к празднику. Но оказалось, что смотреть пока еще не на что. Как объяснила мадам Бломгрен, основная трудность с бутербродами именно в том и заключается, что их надо сделать и съесть в один и тот же день. Пока же она могла только варить ветчину, солить мясо… ну и тому подобное. Зато она уже успела заказать разных продуктов на огромную сумму.

— Но имейте в виду, господин Рандульф, если ваш праздник почему-либо сорвется, если, например, пойдет проливной дождь, — я разорена!

Рандульф успокаивал ее, как только мог. Хорошая погода, видимо, установилась надолго. И поскольку в праздничный комитет вошли все самые видные люди города, то бояться ей абсолютно нечего. И Рандульф вновь принялся перечислять всех по именам.

Констансе в белом переднике сидела на кушетке. Она перебирала изюм. Тесто для пирогов и печенья мадам Бломгрен собиралась замесить дома, а испечь все у булочника.

Рандульф подсел к Констансе и стал есть изюм.

— Не берите из очищенного, — кокетливо сказала она и слегка ударила Рандульфа по руке.

И вновь Рандульф подумал о том, как она изменилась. Он чувствовал, что в ее присутствий его охватывает какое-то беспокойство. Прежде с ним этого никогда не бывало; хотя он прекрасно знал, что Констансе давно уже стала взрослой девушкой, до сих пор это обстоятельство ничего для него не меняло.

Кроме того, Рандульф понимал, что он уже не юноша, а старый холостяк, и поскольку воспоминания неизменно приводили его к той далекой зиме, когда совершилась помолвка Фанни Хьерт, он обычно внушал себе, что уже давно разочаровался в жизни.

Поэтому к окружающим его людям Рандульф постепенно стал относиться по-отечески. Особенно он опекал Констансе, за которой наблюдал с не менее пристальным и бескорыстным вниманием, чем ее мать. И вот сейчас, глядя на Констансе, Рандульф понял, что с отеческими чувствами покончено. То ли он изменился, то ли она, но во всяком случае все стало по-иному.

Разговор вновь зашел о столах и скамейках. Это была главная забота мадам Бломгрен.

— А почему бы в самом деле Констансе не попробовать поговорить об этом с пастором Крусе? Она ведь согласна к нему пойти, — сказал Рандульф.

— Ах, господин Рандульф, как вы можете думать, что пастор нам что-либо одолжит. Констансе никогда не ходит на его богослужения, а что до меня, то кто я такая? Старая хозяйка клуба, отпетая грешница. Нет, ей незачем даже и пытаться!

Но Констансе засмеялась гораздо громче, чем обычно, — так во всяком случае показалось Рандульфу, — и сказала, что она совсем не боится пастора.

Когда мадам Бломгрен вышла на кухню, Рандульф воспользовался случаем, чтобы сказать Констансе:

— Вы сегодня такая странная, Констансе, такая… такая оживленная.

— Это наверно потому, что я очень рада празднику.

— Что же именно вас радует больше всего? Танцы?

— Да, да! Я так хочу танцевать! — воскликнула Констансе и даже подпрыгнула на кушетке. — Мать обещала, что как только начнутся танцы, она отпустит меня из буфета.

— А есть кто-нибудь, с кем бы вам особенно хотелось потанцевать?

— Что вы имеете в виду? — Она взглянула на Рандульфа широко открытыми глазами с длинными черными ресницами и перестала перебирать изюм.

— У вас есть… у вас есть… милый? — спросил он, но тут же, устыдившись своего вопроса, покраснел.

— Нет. А мне бы так хотелось иметь друга.

Констансе подняла на Рандульфа смеющиеся глаза, и он понял, что она сказала правду.

Правдой было и то, что у нее никого не было, и то, что она мечтала о друге. Но Рандульф увидел также, что ее ярко-голубые глаза были гораздо темнее и гораздо глубже, чем он думал.