Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба

«Горничной Мери

в доме мистера Нупкинса, городского мэра

в город Ипсвич».

Когда таким образом кончено было это важное занятие, мистер Уэллер старший приступил к тому делу, за которым, собственно, призвал своего сына.

— Поговорим прежде всего о твоем старшине, Сэмми, — сказал мистер Уэллер. — Ведь завтра поведут его на суд, если не ошибаюсь?

Самуэль отвечал утвердительно.

— Очень хорошо, — продолжал старик. — Ему, конечно, понадобятся посторонние свидетели для защиты своего лица и дела, или, может быть, он станет доказывать alibi 14 . Долго я думал обо всех этих вещах, и мне сдается, любезный друг, что старшина твой может отвиляться, если будет умен. Я подговорил здесь кой-каких приятелей, которые, пожалуй, полезут на стену, если потребует необходимость; но всего лучше, по моему мнению, опираться на это alibi. Нет аргументации сильнее alibi, поверь моей продолжительной опытности, Сэмми.

Высказав это юридическое мнение, старик погрузил свой нос в стакан, подмигивая между тем своему изумленному сыну.

— Ведь это дело не уголовное, старичина, — возразил Самуэль.

— A какая нужда? Alibi пригодится и на специальном суде присяжных, мой милый, — отвечал мистер Уэллер старший, обнаруживая в самом деле значительную опытность в юридических делах. — Слыхал ты про Томми Вильдспарка?

— Нет.

— Ну, так я тебе скажу по секрету, что его один раз судили за что-то. Что ж ты думаешь? Когда все мы, в качестве посторонних свидетелей, уперлись на это alibi, так все эти парики разинули рты и развесили уши. Томми отвертелся от виселицы и был оправдан. Поэтому я скажу тебе, любезный друг, что если старшина твой не упрется на это alibi, так и пиши пропало!

— Нет, отче, старшина мой не таковский человек, чтоб вилять кривыми закоулками в правом деле. К тому же есть свидетели, которые видели, как он ее обнимал.

— Кто эти свидетели?

— Его собственные друзья.

— И прекрасно. Стало быть, им ничего не стоит отпереться.

— Этого они не сделают.

— Отчего?

— Оттого, что они считают себя честными людьми.

— Все вы дураки, я вижу, — сказал мистер Уэллер энергичным тоном. — Дурак на дураке едет и дураком погоняет.

Вместо всяких возражений, Самуэль предложил старику новый стакан пунша. Когда они чокнулись и выпили, разговор сам собой склонился на другие предметы.

— Зачем же ты еще призвал меня, отче? — спросил Самуэль.

— По делу домашнего благочиния, Сэмми, — сказал мистер Уэллер. — Помнишь ты этого Стиджинса?

— Красноносого толстяка? Очень помню.

— Ну, так вот, видишь ли, — продолжал старик, — этот красноносый толстяк, Сэмми, навещает твою мачеху с беспримерным постоянством и неслыханным рвением. Он такой закадычный друг нашего семейства, что и в разлуке с нами всегда оставляет у себя что-нибудь на память о нас.

— Будь я на твоем месте, старичина, — прервал Самуэль, — я поднес бы ему на память такую вещицу, которой он не забыл бы в десять лет.

— Погоди, я еще не кончил, — сказал мистер Уэллер. — С некоторого времени он завел обычай приносить с собою плоскую бутылочку в полдюжины стаканов, и мачеха твоя каждый раз перед его уходом наполняет ее ананасовым ромом.

— И он вытягивает этот пуншик до своего возвращения назад?

— Весь дочиста, мой милый, так что в бутылке ничего не остается, кроме запаха спиртного и пробки, — на это он молодец. Но дело вот в чем, друг мой Сэмми, — сегодня вечером все эти теплые ребята собираются на месячную сходку в Кирпичный переулок, где у них, видишь ты, основано так называемое «Общество соединенных друзей воздержания, трезвости и умеренности». Мачеха твоя тоже хотела было идти; но у нее, к счастью, сделалась ломота в спине, и она остается дома. А я, друг мой Сэмми, перехватил два билетика, которые были отправлены к ней. Сообщив этот секрет, мистер Уэллер старший замигал и заморгал на своего сына с таким неутомимым усердием, что Самуэль остолбенел и ему показалось даже, что с правым глазом его родителя сделался известный лошадиный припадок, вроде tic douloureux.

— Что дальше? — спросил Самуэль.

— А дальше вот что, мой милый, — отвечал почтенный родитель, оглядываясь из предосторожности назад, — мы отправимся к ним с тобой вместе, в назначенный час, так, чтоб не опоздать ни минутой. А этот их набольший, Сэмми, жирный толстяк, то есть подоспеет не слишком скоро.

Здесь мистер Уэллер старший заморгал опять и разразился мало-помалу таким отчаянным хохотом, который казался едва выносимым для старика шестидесяти лет.

— За всю свою жизнь никогда не видел такого старого чудака! — воскликнул Самуэль, растирая спину старика, чтоб сообщить правильную циркуляцию его крови. — Отчего ты так закатился, старина?

— Тс! Помалкивай, Сэмми, — сказал мистер Уэллер, озираясь вокруг с видимым беспокойством и стараясь говорить потихоньку, почти шепотом. — Есть у меня два приятеля, что работают на оксфордской дороге, — чудовые ребята, способные на все руки. Они пригласили этого толстяка, Сэмми, к своей трапезе с тем, чтоб угобзить его хлебом да солью, а пуще всего горячей водицей с ромом, и вот, когда он пойдет в это общество воздержания и трезвости, — а пойдет он непременно, потому что ребята поведут его под руки и втолкнут насильно в дверь, если будет нужно, — так выйдет такая потеха, что ты пальчики оближешь себе, друг мой Сэмми, умная ты головушка!

С этими словами мистер Уэллер старший разразился опять таким неумеренным хохотом, что почтительный сын еще раз должен был повторить операцию трения родительской спины.

Нет надобности говорить, что отцовский план пришелся как нельзя больше по мыслям и чувствам Самуэля, и он взялся с великой охотой содействовать благому намерению сорвать маску с ханжи и лицемера. Так как было уже довольно поздно и приближался час, назначенный для митинга, то отец и сын поспешили отправиться в Кирпичный переулок. По дороге Самуэль забежал на минуту в почтовую контору, чтоб отдать письмо.

Ежемесячные сходки, или митинги, «Кирпично-переулочного общества соединенных друзей воздержания, трезвости и умеренности» производились в большой зале, приятно и удобно расположенной в третьем этаже одного комфортабельного здания. Президентом общества был некто Антон Гомм, преподаватель арифметики и нравственной философии в приходских школах; секретарем был господин Иона Модж, содержатель мелочной лавки, продававший чай и сахар своим почтенным сочленам. Перед началом обычных занятий дамы сидели на скамейках и кушали чай со сливками и кренделями. Перед одним из окон залы стоял столик, накрытый зеленым сукном, и на столике стояла запечатанная кружка, куда доброхотные датели сыпали мелкую монету в пользу беднейших сочленов. Секретарь, сидевший за столиком, улыбался и кивал головой каждый раз, когда какая-нибудь леди подходила к кружке с приличной благостыней в руках.