Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба

Все женщины на этот раз истребляли чай и крендели без всякого милосердия и пощады, к великому ужасу старика Уэллера, который, несмотря на толчки и предостерегательные знаки Самуэля, озирался во все стороны с выражением очевиднейшего изумления на своем лице.

— Сэмми, друг мой, — шептал мистер Уэллер, — если всем этим бабам не нужно будет завтра вьщедить по фунту крови, то не называй меня своим отцом, — вот все, что я скажу. Эта старуха, что сидит подле меня, отхватывает, кажись, тринадцатую чашку. Лопнет, мой друг, ей-богу, лопнет.

— Замолчи, пожалуйста, — пробормотал Самуэль.

— Сэмми, — шепнул мистер Уэллер после минутного молчания, — помяни мое слово, мой друг: если этот секретарь сожрет еще два-три бутерброда, через пять минут его хлопнет паралич, или я больше не отец твой.

— Молчи, старик. Какая тебе нужда?

— Послушай, однако ж, друг мой Сэмми, — если они через пять минут не прекратят этой потехи, я принужден буду, из любви к человечеству, перебить у них все чашки и стаканы. Вот эта молодая женщина, что сидит на передней скамейке, проглотила полторы дюжины чашек. Смотри, смотри, у нее уж и глаза закатываются под лоб.

Легко могло статься, что мистер Уэллер старший привел бы в исполнение свой филантропический план, если б через минуту большой шум, произведенный отбиранием чашек и стаканов, не возвестил о благополучном окончании чайной церемонии. Когда вслед за тем зеленый столик выдвинули на средину залы, — перед публикой, задыхаясь и откашливаясь, выступил небольшой человечек в серых панталонах и с плешивой головой. Он учтиво раскланялся на все стороны и, приложив руку к сердцу, произнес пискливым дискантом следующее воззвание:

— Милостивые государыни и государи, я должен, с вашего позволения, выдвинуть из вашей среды достопочтенного Антона Гомма на президентское кресло.

Это послужило знаком, что вечернее заседание открылось. Дамы дружно замахали батистовыми платочками, и небольшой плешивый человек буквально выдвинул мистера Гомма на президентское кресло, вытащив его за плечи и посадив перед зеленым столиком на табуретку из красного дерева. Дамы снова замахали батистовыми платочками, и некоторые даже взвизгнули от полноты душевного восторга, когда увидели на своем обычном месте достопочтенного президента. Мистер Гомм, толстенький, круглолицый мужчина в длиннополом сюртуке, поклонился и сказал.

— Приветствую вас, братья мои и сестры, от всего моего сердца и от всей души (громкие рукоплескания)! Считая для себя лестной честью доверие, которым вы удостоивали меня до сих пор, я должен вам объявить, что секретарь наш будет иметь удовольствие прочитать перед вами донесение о текущих делах нашего общества за прошлый месяц.

При этом объявлении, батистовые платочки послужили опять выражением единодушного восторга. Секретарь чихнул, откашлянулся приличным образом, посмотрел на дам умильными глазами и начал читать следующий документ:

Отчет комитета кирпично-переулочного общества соединенных друзей умеренности, трезвости и воздержания, за истекший месяц.

Комитет наш в прошедшем месяце продолжал с неослабной деятельностью заниматься своими благонамеренными трудами на пользу человечества, и в настоящем случае имеет честь с несказанным удовольствием включить в свой ежемесячный отчет следующие добавочные статьи:

1. Гильдебрант Уокер, портной, женатый человек с двумя детьми. Когда дела его процветали, он имел, по своему собственному признанию, постоянную привычку пить портер и крепкое пиво, да сверх того, в продолжение двадцати лет, он раза по два в неделю употреблял особый напиток, известный у пьяниц под гнусным названием «песьего носа» и который, как оказалось по разысканиям комитета, состоит из горячего портера, свекловичного сахара, джина и мускатного ореха. (Стоны и всхлипывания на дамской половине. Некоторые прерывают чтеца восклицаниями: «Так точно, так точно!»). Теперь нет у него ни работы, ни денег, и это, как он думает, произошло от излишнего употребления портера или от потери правой руки. Достоверно во всяком случае, что если б он всю свою жизнь не употреблял ничего, кроме свежей воды, товарищ его по ремеслу не пронзил бы его заржавленной иголкой и, таким образом, при воздержном поведении он сохранил бы в целости свою правую руку (громогласные рукоплескания). Гильдебрант Уокер не пьет теперь ничего, кроме воды, и, по собственному своему признанию, никогда не чувствует жажды (единодушный восторг).

2. Бетси Мартин, вдова, имеет один только глаз и одного ребенка. Ходит стирать поденно белье и мыть на кухнях столовую посуду. Никогда не помнит себя с обоими глазами, но утверждает, что мать ее употребляла в чрезмерном излишестве пагубный напиток, известный под именем «утешение в нищете» и который у бессовестных погребщиков продается по пяти шиллингов за бутылку; посему весьма немудрено, заключает Бетси, что она окривела еще в младенческих летах, чего бы, без сомнения, не случилось, если б мать ее воздерживалась от спиртных веществ. Прежде она зарабатывала в день восемнадцать пенсов, пинту портера и рюмку джина; но с той поры, как Бетси Мартин присоединилась к нашему обществу, к дневному ее заработку присоединяется шесть пенсов и три фартинга, которые охотно выдаются ей вместо джина и пива.

Известие об этом последнем факте было встречено с оглушительным энтузиазмом. Некоторые из дам приставили к своим глазам батистовые платочки. Секретарь продолжал:

3. Генрих Беллер справлял несколько лет официантскую должность при публичных обедах и все это время употреблял в большом количестве иностранные вина. Не может сказать наверняка, сколько он уносил к себе бутылок от каждого обеда, но ручается, что вино, содержавшееся в них, выпивал аккуратно. Чувствует упадок сил, дрожание в членах и меланхолию в душе, сопровождаемую постоянной жаждой, что, по его собственному сознанию, есть последствие горячительных напитков. Генрих Беллер теперь без должности и не употребляет больше ни по какому поводу ни одной капли иностранных вин (громкие рукоплескания).

4. Фома Бортон, поставщик мяса для кошек лорда-мэра, шерифов и многих членов Верхнего и Нижнего Парламента (провозглашение имени этого джентльмена было принято с пламенным энтузиазмом) имеет деревянную ногу и утверждает, что деревяшка стоит ему очень дорого, потому что скоро избивается о камни. Прежде он покупал подержанные деревяшки и выпивал каждый вечер, на сон грядущий, по два стакана джина с горячей водой (глубокие вздохи на дамской половине). Подержанные деревяшки, говорит он, нередко разбивались вдребезги об острые каменья, и это, по его убеждению, происходило от чрезмерного употребления джина с горячей водой. Теперь Фома Бортон покупает всегда новые деревяшки и в рот ничего не берет, кроме воды и слабого чая. Новая деревяшка служит ему вдвое дольше поношенной, и это обстоятельство он исключительно приписывает своей воздержной жизни (громкие и торжественная руклоплескания).