Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба

— Прекрасная погода! — сказал Боб Сойер, поднимая воротник своего пальто и закрываясь шалью.

— Чудодейственная, сэр, — подтвердил Самуэль Уэллер. — А знаете что, сэр?

— Что?

— Случалось ли вам когда-нибудь видеть больного ямщика?

— Не припомню. А что?

— В ту пору, например, когда вы были студентом, в клинику вашу никогда не приносили больного ямщика?

— Нет, никогда.

— Я так и думал. А случалось ли вам видеть на каком-нибудь кладбище надгробный памятник ямщику?

— Нет, не случалось.

— A мертвого ямщика видели вы когда-нибудь?

— Никогда.

— Ну, так никогда и не увидите, — отвечал Самуэль торжественным тоном. — Есть еще другой предмет, которого никогда не видал ни один человек: это, сэр, мертвый осел. Никто не видал мертвого осла, за исключением разве одного джентльмена в черных шелковых панталонах, знакомого с одной молодой женщиной, у которой был козел. Но тот осел приехал сюда из Франции, и очень могло статься, что был он не из настоящей породы.

В этих и подобных разговорах проходило время, пока, наконец, экипаж не остановился в Дончорче. Здесь путешественники перекусили, переменили лошадей и отправились на следующую станцию в Девентри, откуда через несколько часов благополучно прибыли в Таучестер. Дождь, усиливаясь постепенно, не прекращался ни на одну минуту.

— Это, однако ж, из рук вон, господа! — заметил Боб Сойер, заглядывая в окно кареты, когда экипаж остановился в Таучестере, у подъезда гостиницы «Сарациновой головы». — Не мешало бы положить этому конец.

— Ах, боже мой! — воскликнул мистер Пикквик, открывая глаза после продолжительной дремоты. — Вы, кажется, ужасно вымокли.

— Не то чтобы ужасно, а так себе, — отвечал Боб, — дождь, кажется, не думает церемониться с нами.

Дождь струился крупными каплями с его шеи, рукавов, локтей, колен, и весь костюм мистера Боба, пропитанный водой, представлял подобие блестящей клеенки.

— Да, как видите, я промок порядком, хотя, может быть, не до костей, — сказал Боб, стряхивая с себя дождевые капли наподобие ньюфаундленской собаки, только что вынырнувшей из воды.

— Дальше, я думаю, нам нельзя ехать в такую позднюю пору, — сказал Бен.

— Это уж само собою разумеется, — подтвердил Самуэль Уэллер, присоединяя свои наблюдения к общему совещанию, — лошади измучатся по пустякам, и толку не будет никакого. В этой гостинице, сэр, превосходные постели, — продолжал Самуэль, обращаясь к своему господину, — все чисто, опрятно и уютно как нельзя больше. В полчаса, не больше, здесь могут приготовить маленький обед первейшего сорта: пару цыплят, куропаток, телячьи котлеты, стручковая фасоль, пироги с дичью, жареный картофель на закуску. Мой совет, сэр: переночевать здесь, если вы сколько-нибудь дорожите жизнью и здоровьем.

Здесь кстати подоспел содержатель «Сарациновой головы» и вполне подтвердил показания мистера Уэллера относительно комфортабельности своего заведения, способного выдержать соперничество с первыми гостиницами столицы. К этому он прибавил несколько печальных догадок относительно прескверного состояния дорог и решительной невозможности добыть лошадей на следующей станции.

— К тому же, господа, вы должны взять в расчет, что этот неугомонный дождь зарядил, по всей вероятности, на всю ночь, тогда как завтра, без сомнения, будет прекрасная погода, — заключил убедительным тоном содержатель «Сарациновой головы».

— Ну, хорошо, — сказал мистер Пикквик, — мы переночуем. Только мне надобно послать в Лондон письмо так, чтобы завтра поутру оно могло быть доставлено по принадлежности, иначе, во что бы ни стало, мы должны ехать вперед.

Содержатель улыбнулся. Ничего, разумеется, не могло быть легче, как завернуть письмо в лист серой бумаги и отправить его или по почте, или с кондуктором вечернего дилижанса, который проедет из Бирмингема.

— И если, сэр, вы хотите, чтобы оно было доставлено как можно скорее, вам стоит только надписать на конверте: «Вручить немедленно». Или, всего лучше, извольте надписать, чтобы подателю за немедленное доставление вручили полкроны. Это уж будет верно как нельзя больше.

— Очень хорошо, — сказал мистер Пикквик, — в таком случае мы останемся здесь.

— Эй, Джон! — закричал содержатель одному из своих слуг. — Свечей в солнечный номер 31 . Развести огонь в камине. Джентльмены перезябли. — Сюда пожалуйте, господа. Не беспокойтесь насчет вашего ямщика, сэр: я пришлю его, когда вам угодно будет позвонить. — Ну, Джон, пошевеливайтесь.

Принесли свечи, развели огонь, накрыли на стол, занавесы опустили, зеркала заблистали, камин запылал, и через десять минут все предметы в отведенном номере приняли такой благообразный, праздничный вид, как будто путешественников ожидали здесь давным-давно и заранее делали всевозможные приготовления для их комфорта. Честь и слава содержателям английских гостиниц!

Мистер Пикквик сел за круглый стол и наскоро набросал несколько слов мистеру Винкелю, извещая, что, вследствие дурной погоды, он остался переночевать на полдороге в Лондон и откладывает все дальнейшие объяснения до личного свидания. Это письмецо, завернутое в пакет, он поручил Самуэлю Уэллеру отнести в буфет.

Самуэль, как и следует, отдал его молодой леди за буфетом, погрелся у камина и уже хотел воротиться в солнечный номер за господскими сапогами, как вдруг, заглянув случайно в полуотворенную дверь, увидел рыжеватого джентльмена почтенных лет, обложенного огромной кипой газет, лежавших перед ним на столе. Рыжеватый джентльмен читал какую-то статью с напряженным вниманием, читал и улыбался, улыбался и вздергивал временами свой нос, при чем все черты его лица принимали величественное выражение гордости и решительного презрения.

— Эге! — воскликнул Самуэль. — Этот господин мне что-то слишком знаком: я отлично помню и этот нос, и эту лысину, и этот знаменитый лорнет. Если он не итансвилльский забияка, так я, что называется, сам пропащий человек.

Самуэль кашлянул два или три раза, чтобы обратить на себя внимание читающего джентльмена. При этих звуках джентльмен с беспокойством поднял голову и лорнет и представил глазам постороннего наблюдателя выразительно-задумчивые черты мистера Потта, издателя и редактора «Итансвилльской синицы».

— Прошу извинить, сэр, — сказал Самуэль, приближаясь к нему с низким поклоном, — мой господин остановился в этой гостинице, мистер Потт.

— Тсс, тсс! — прошипел мистер Потт, приглашая Самуэля войти в комнату и затворяя дверь с видом таинственного ужаса и страха.

— Что такое, сэр? — спросил Самуэль, озираясь вокруг себя.

— Тут не должно ни под каким видом произносить моего имени, — отвечал мистер Потт. — Я храню глубочайшее инкогнито.