Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

— Не знаю, — сказал Самуэль. — А что?

— Пьют чай, видишь ты, и поклоняются какому-то проныре, который называется у них пастырем, — сказал мистер Уэллер. — Раз как-то я стоял, выпуча глаза, подле картинной лавки на нашем дворе и вдруг увидел выставленное в окне объявление, где было крупными буквами написано: «Билеты по полкроне. Обращаться с требованиями в комитет, к секретарю, миссис Уэллер». Пошел я домой, Сэмми, и увидел в нашей гостиной четырнадцать женщин, молодых и старых. Это и есть комитет. Как они говорили, Сэмми, провал их возьми, как они говорили! Дело шло о каких-то резолюциях, сметах и всякой такой потехе. Меня сначала хотели выгнать: но я низенько поклонился, вынул кошелек и учтиво потребовал билет на запись в их компанию по методистской части. Вечером в пятницу я умылся, причесался, надел новое платье и отправился со своей старухой. Мы пришли в первый этаж довольно невзрачного дома, и когда кухарка отворила дверь, я увидел чайные приборы на тридцать персон. Женщины, можно сказать, переполошились все, когда взглянули на меня, и между ними поднялся такой дружный шепот, как будто никогда не приходилось им видеть плотного джентльмена пятидесяти восьми лет. Вдруг поднялся внезапный шум, какой-то долговязый парень с красным носом и в белом галстуке, вставая со своего места, затянул пискливым визгом: «Идет пастырь, посетить свое верное стадо». И вслед за тем в комнату вошел жирный-прежирный толстяк с белыми широкими щеками и открытым ртом. Мы все встали. Женщины отвесили низкий поклон и продолжали стоять с опущенными руками и понурыми головами. Жирный толстяк перецеловал всех до одной молоденьких и старых женщин. То же самое после него учинил и долговязый парень с красным носом. Я думал, что теперь моя очередь для целования и уже собирался чмокнуть в алые уста свою хорошенькую соседку, как вдруг вошла твоя мачеха, и с нею — огромные подносы с хлебом, маслом, яйцами, ветчиной и сливками. Подали чай, сначала пропели гимн, а потом все принялись закусывать и пить с методистским аппетитом. Я тоже навострил зубы и выпил стакан чаю. Жирный толстяк тоже величественно выпил стакан чаю, закусывая в то же время колбасой и ветчиной. Сказать правду, Сэмми, такого пропойцы и обжоры не видал я никогда. Красноносый парень тоже ел за четверых, но был он, можно сказать, младенец в сравнении с этим жирным толстяком. Очень хорошо. После закуски тем же порядком пропели гимн. Затем жирный толстяк, взъерошив свои волосы, сказал проповедь, которая произвела сильное впечатление на слушателей. После проповеди он, махнув рукой, пробасил с каким-то голодно-диким остервенением: «Где есть грешник? Где оный несчастный грешник?». При этом все женщины обратили на меня свои глаза и начали стонать общим хором, точно пришел их последний час. Мне это показалось довольно странным, но из приличия я не сказал ничего. Вдруг он всполошился опять и, взглянув на меня сердитыми глазами, проревел: «Где есть грешник? Где оный оканнный грешник?». И все женщины заревели опять, вдесятеро громче, чем прежде. Это уж меня совсем сбило с панталыку. Я сделал два шага вперед и сказал: «Мой друг, не на меня ли вы намекаете?». Но вместо того, чтобы извиниться, как честному человеку, он взбеленился, как помешанный, и начал гвоздить с плеча, называя меня сыном гнева, чадом ярости и всякими такими именами. Я не выдержал, друг мой Сэмми, и кровь, что называется, хлынула у меня под самый затылок. Три тумака закатил я ему в брюхо, съездил по башке красноносого детину, да и поминай как звали. Только меня и видели. О, если бы ты слышал, Сэмми, как взвизгнули и завыли все эти бабы, когда пастырь их опрокинулся навзничь и сделал кувырколетие через красного детину! Это был демонский шабаш, где твоя мачеха отличалась пуще всех. — Однако ж вот и твой старшина, если не ошибаюсь.

Еще мистер Уэллер не кончил своей речи, как мистер Пикквик вышел из кабриолета и вступил на широкий двор.

— Прекрасное утро, сэр, — сказал мистер Уэллер старший.

— Прекрасное, — подтвердил мистер Пикквик.

— Бесподобное, — подхватил какой-то рыжеватый джентльмен с инквизиторским носом и голубыми очками. Он вышел из кабриолета в ту же минуту, как мистер Пикквик. — Изволите, сэр, отправляться в Ипсвич?

— Да! — сказал мистер Пикквик.

— Какое необыкновенное стечение обстоятельств. Ведь и я тоже в Ипсвич.

Мистер Пикквик поклонился.

— На империале? — сказал рыжеватый джентльмен.

Мистер Пикквик поклонился опять.

— Скажите, пожалуйста, это просто удивительно — и я ведь тоже на империале, — проговорил рыжеватый джентльмен, — мы решительно едем вместе.

И рыжеватый джентльмен, наделенный от природы важной осанкой и заостренным носом, который, по птичьему манеру, вздергивался у него кверху всякий раз, как он говорил что-нибудь, — улыбнулся таким образом, как будто он сделал в эту минуту одно из самых удивительных открытий, какие когда-либо выпадали на жребий человеческой премудрости.

— Мне будет очень приятно пользоваться вашим обществом, сэр, — сказал мистер Пикквик.

— И мне. Это, можно сказать, находка для нас обоих. Общество, видите ли, есть… не что иное есть, как… как… то есть, общество совсем не то, что уединение: как вы думаете?

— Истинно так, и никто не будет спорить, — сказал мистер Уэллер, вступая с любезной улыбкой в разговор. — Это, сэр, что называется, правда-матка, как говаривал один продавец собачьего корма, когда горничная, подавая ему баранью кость, заметила, что он не джентльмен.

— А! — воскликнул с надменной улыбкой рыжеватый незнакомец, обозревая мистера Уэллера с ног до головы. — Ваш приятель, сэр?

— Не совсем, — сказал вполголоса мистер Пикквик. — Он, собственно говоря, мой слуга; но я охотно позволяю ему некоторые вольности, потому что, между нами, он большой чудак, и я отчасти горжусь им.

— Вот что! — сказал рыжеватый джентльмен. — На вкусы, видите ли, нет закона. Что ж касается меня, я вообще терпеть не могу чудаков — все, что имеет некоторым образом притязание на оригинальность, производит во мне корчи. — Как ваша фамилия, сэр?

— Вот моя карточка, сэр, — отвечал мистер Пикквик, забавляясь странными манерами забавного незнакомца.

— Вот что! — сказал рыжеватый джентльмен, укладывая карточку в свой бумажник. — Пикквик, мистер Пикквик — очень хорошо, можно сказать, прекрасно. Я вообще люблю узнавать чужие фамилии: это некоторым образом выручает из больших затруднений. Вот вам и моя карточка, сэр. Магнус, моя фамилия, сэр, прошу обратить внимание на это обстоятельство; Magnus, то есть великий, — как вам это нравится?

— Хорошая фамилия, — проговорил мистер Пикквик, стараясь подавить невольную улыбку.

— A имя еще лучше, — подхватил мистер Магнус. — Вообразите, ведь меня зовут Петером! Как вы его находите!