Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

Один только нахал, — и мы спешим передать имя его вечному презрению всех истинных любителей науки, — один только нахал дерзновенно хвастался тем, будто ему удалось в совершенстве постигнуть настоящий смысл древнего памятника, смысл мелочный и даже ничтожный. Имя этого нахала — мистер Блоттон. Раздираемый завистью и снедаемый низким желанием помрачить славу великого человека, мистер Блоттон нарочно для этой цели предпринял путешествие в Кобгем и по приезде саркастически объявил в своей гнусной речи, произнесенной в полном собрании господ членов, будто он, Блоттон, видел самого крестьянина, продавшего знаменитый камень, принадлежавший его семейству. Крестьянин соглашался в древности камня, но решительно отвергал древность надписи, говоря, будто она есть произведение его собственных рук и будто ее должно читать таким образом: «Билл Стумпс приложил здесь свое тавро». Все недоразумения ученых, доказывал Блоттон, произошли единственно от безграмотности крестьянина, совершенно незнакомого с правилами английской орфографии. Билл Стумпс — имя и фамилия крестьянина; тавром называл он клеймо, которое употреблял для своих лошадей. Вся эта надпись, подтверждал Блоттон, нацарапана крестьянином без всякой определенной цели.

Само собою разумеется, что Пикквикский клуб, проникнутый справедливым презрением к этому бесстыдному и наглому шарлатанству, не обратил никакого внимания на предложенное объяснение. Мистер Блоттон, как злонамеренный клеветник и невежда, был немедленно отстранен от всякого участия в делах клуба, куда строжайшим образом запретили ему самый вход. С общего согласия господ членов решено было, в знак совершеннейшей доверенности и благодарности, предложить в подарок мистеру Пикквику пару золотых очков, которые он и принял с искренней признательностью. Свидетельствуя в свою очередь глубокое уважение к почтенным товарищам и сочленам, мистер Пикквик предложил снять с себя портрет, который и был для общего назидания повешен в парадной зале клуба.

К стыду науки, мы должны здесь с прискорбием объявить, что низверженный мистер Блоттом отнюдь не признал себя побежденным. Он также написал брошюру в тридцать страниц и адресовал ее семидесяти ученым обществам Америки и Европы. Брошюра дерзновенно подтверждала свое прежнее показание и намекала вместе с тем на близорукость знаменитых антикваров. Имя мистера Блоттона сделалось предметом общего негодования, и его опровергли, осмеяли, уничтожили в двухстах памфлетах, появившихся почти одновременно во всех европейских столицах на живых и мертвых языках. Все эти памфлеты с примечаниями, дополнениями и объяснениями Пикквикский клуб перевел и напечатал на свой собственный счет в назидание и урок бесстыдным шарлатанам, осмеливающимся оскорблять достоинство науки. Таким образом поднялся сильнейший спор, умы закипели, перья заскрипели, и это чудное смятение в учебном мире известно до сих пор под названием «Пикквикской битвы».

Таким образом, нечестивое покушение повредить бессмертной славе мистера Пикквика обрушилось всей своей тяжестью на главу его клеветника. Семьдесят ученых обществ единодушно и единогласно одобрили все мнения президента и вписали его имя в историю антикварской науки. Но знаменитый камень остается до сих пор неистолкуемым и вместе с тем безмолвным свидетелем поражения всех дерзновенных врагов президента Пикквикского клуба.

Уже известно, что лондонская квартира мистера Пикквика находилась в Гозуэлльской улице. Комнаты его, при всей скромности и простоте, были очень чисты, комфортабельны, опрятны, а главное, приспособлены как нельзя лучше к пребыванию в них человека с его гением и обширными способностями к наблюдательности всякого рода. Кабинет его (он же и гостиная) помещался в первом этаже окнами на улицу, спальня — во втором. Таким образом, сидел ли он за своей конторкой с пером или книгой в руках, или стоял в своей опочивальне пред туалетным зеркалом с бритвой, щеткой и гребенкой — в том и другом случае великий человек имел полную возможность созерцать человеческую натуру во всех категориях и формах, в каких только она могла проявляться на многолюдном и шумном переулке. Хозяйка его, миссис Бардль, — вдова и единственная наследница покойного чиновника лондонской таможни, — была женщина довольно статная и ловкая, с приятной физиономией и живейшими манерами, мастерица разливать чай и стряпать плом-пудинги — кухмистерский талант, полученный ею от природы и развитый продолжительным упражнением до значительной степени гениальности. Не было в доме ни детей, ни слуг, ни кур, ни петухов; кроме самой хозяйки единственными жильцами были здесь большой человек и маленький мальчишка: большой человек не кто другой, как сам мистер Пикквик, а мальчишка составлял единственное произведение самой миссис Бардль. Большой человек, постоянно занятый философическими упражнениями вне домашнего очага, приходил в свою квартиру в десять часов ночи, когда рукой заботливой хозяйки изготовлялась для него мягкая постель на складной кровати; маленький человек вертелся постоянно около своей матери, и гимнастические его упражнения не переходили за порог родительского дома. Чистота и спокойствие владычествовали во всех углах и закоулках, и воля мистера Пикквика была здесь непреложным законом.

Всякому, кто знаком был с этими подробностями в домашней экономии великого человека и с его необыкновенной аккуратностью во всех мыслях, чувствах и делах, показались бы, вероятно, весьма таинственными и загадочными физиономия, осанка и поведение мистера Пикквика ранним утром накануне того достопамятного дня, когда вновь должна была начаться его ученая экспедиция для исторических, географических и археологических наблюдений. Он ходил по комнате взад и вперед с замечательной скоростью, выглядывал довольно часто из окна, посматривал на часы и обнаруживал другие очевидные знаки нетерпения, весьма необыкновенного в его философической натуре. Было ясно, что предмет великой важности наполняет его созерцательную душу, но какой именно — неизвестно. Этого не могла даже отгадать сама миссис Бардль, чистившая теперь его комод, стулья и диваны.

— Миссис Бардль! — сказал, наконец, мистер Пикквик, когда его хозяйка, после затянувшейся уборки, остановилась посреди комнаты с половой щеткой в руках.

— К вашим услугам, сэр, — сказала миссис Бардль.

— Мальчик, мне кажется, ходит слишком долго.

— Немудрено, сэр, дорога дальняя, — отвечала миссис Бардль, — до Боро не сразу дойдешь.