Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

— Очень может быть.

— Конечно, может; но не в этом штука: мне хочется женить тебя, Том Смарт.

— Меня?

— Да.

— На ком?

— На вдове.

— Помилуйте! Как это можно! Клянусь вашими почтенными сединами (на голове у старика торчало несколько седых клочков), вдова на меня и смотреть не хочет: ее сердце занято.

И Том Смарт испустил невольный вздох.

— Откуда ты это знаешь? — спросил старик твердым тоном.

— Как этого не знать? Долговязый верзила с черными бакенбардами увивался за ней на моих глазах.

— Вздор, любезный, будь спокоен: вдовушка не выйдет за него.

— Нет, сэр, позвольте усомниться в вашей проницательности: если б вы так же, как я, видели их за буфетом, мысли ваши получили бы другое направление.

— Как будто я этого не знаю! — проговорил старик с решительным видом.

— Чего? — спросил Том Смарт.

— Любовные шашни, шепот, поцелуй за дверью — экая важность! Все вздор, Томми!

Здесь старый хрыч принял опять бесстыдный и нахальный вид, вызвавший в Томе Смарте величайшее негодование. Дело известное, господа: весьма неприятно видеть и слышать старика, который, так сказать, вмешивается совсем не в свое дело.

— Все это я знаю, Томми, — продолжал старый джентльмен. — В свое время я вдоволь нагляделся на проказы этого сорта между молодыми людьми и уверился многочисленными опытами, что поцелуй сам по себе не доказывает ничего.

— Вы, конечно, видели много странных вещей, — сказал Том, бросая на старика вопросительный взгляд.

— Видел, да, могу похвалиться. Я пережил всех членов своей семьи, любезный друг, и теперь остался один, как бобыль.

И он испустил глубокий вздох.

— Велика была ваша семья? — спросил Том Смарт.

— Двенадцать братьев, Томми, народ все свежий, живой, молодец к молодцу, не то что нынешние дряхлые калеки, что трещат и ломаются от первого удара. Были у нас выполированные ручки, и в старину величали нас креслами, всех до одного.

— Куда ж девались ваши братцы, почтеннейший?

Старик приставил локти к своим глазам и, проливая горькие слезы, отвечал:

— Отжили свой век, любезный, отжили. Мы несли трудную службу, Томми, и комплекция их была слабее моей. Они почувствовали ревматизм в ногах и руках; сострадательные люди разнесли их по кухням и другим госпиталям. Один брат лишился даже чувств от продолжительной службы и дурного обхождения: его принуждены были сжечь в печи вместе с презренной сосной. Ужасно, друг Томми.

— Ужасно! — повторил Том Смарт.

Старый джентльмен приостановился на несколько минут, испытывая, вероятно, трудную борьбу с болезненными ощущениями своего сердца. Потом он сказал:

— Однако ж, любезный друг, мы отступаем от главного предмета. Долговязый верзила, должно заметить, пройдоха первой руки, каналья беспардонный. Женившись на вдовушке, он как раз спустит всю эту мебель и убежит на тот край света. Что из этого выйдет? Покинутая вдова будет разорена вконец, и мне придется умирать холодной смертью в мерзлой лавке какого-нибудь рыночного торгаша.

— Все это правда, почтеннейший, но…

— Дай мне кончить, дружище. О тебе, любезный Томми, с первого взгляда я составил отличное мнение. Раз поселившись в этом трактире, ты не оставишь его никогда, если, по крайней мере, за буфетом его будет что выпить.

— Покорно благодарю за доброе слово: вы не ошиблись, сэр, — сказал Том Смарт.

— Стало быть, вдовушка будет твоя, и мы позаботимся дать отставку долговязому верзиле.

— Как же это сделать?

— Очень легко: ты объявишь, что он женат.

— Чем я докажу это?

Старик отвинтил руку от своего плеча, моргнул глазами и, указав на один из дубовых шкафов, принял опять спокойную позу.

— Ему не приходит и в голову, — продолжал старый джентльмен, — что в правом кармане штанов, запрятанных в этот шкаф, он забыл письмецо, где неутешная супруга умоляет его возвратиться в ее объятия, извещая притом, что его со дня на день ожидают шестеро детей мал мала меньше.

После этих слов, произнесенных торжественным тоном, черты старого джентльмена начали бледнеть, стираться, и фигура его покрылась густой тенью. У Тома Смарта зарябило в глазах, подернутых плевой. Старик исчез, и на месте его опять явился чудесный стул: камчатный жилет превратился в подушку, красные туфли оказались чехлом. Том Смарт повалился на свою постель и скоро погрузился в глубокий сон.

Ранним утром, лишь только начало светать, Том воспрянул от своего сна. Несколько минут просидел он на своей постели, стараясь припомнить события прошлой ночи. Вдруг воспоминания его оживились с необыкновенной быстротой. Он взглянул на стул, имевший несомненно фантастические признаки; но, при всей живости фантазии, не мог отыскать в нем ни малейшего сходства с чертами таинственного старца.

— Как поживаешь, старый хрыч? — сказал Том Смарт.

Дневной свет пробудил всю смелость в его груди, и он уже не боялся ничего.

Стул, однако ж, остался без движения и не проговорил ни слова.

— Хорошо ли ты спал, куманек? — спросил Том Смарт.

Никакого ответа. Ясно, что стул не имел намерения вступать в разговор.

— На какой шкаф ты указывал вчера, старый черт, — продолжал Том Смарт сердитым тоном. — Проговори по крайней мере одно слово.

Стул хранил упорное молчание.

— Однако ж, попытка — не пытка, спрос — не беда, — пробормотал про себя Том Смарт, — шкаф открыть немудрено.

Он сделал несколько шагов и, увидев ключ в замке, повернул его: дверь отворилась. В шкафу действительно были штаны; он запустил руку в один из карманов и, к величайшему изумлению, вытащил то самое письмо, о котором говорил старый джентльмен.

— Странное обстоятельство, — сказал Том Смарт, взглянув сперва на стул, потом на дубовый шкаф, потом на письмо и затем опять на фантастический стул. — Удивительно странная история, — повторил он опять, озираясь кругом. Потеряв, однако ж, всякую надежду выяснить себе сколько-нибудь это запутанное дело, он оделся на скорую руку и решился, не теряя времени, действовать по внушению внутреннего чувства.

Внутреннее чувство внушало ему прежде всего сломить рога долговязому верзиле и занять его место в сердце интересной вдовы. Проходя через галерею и спускаясь вниз по ступеням лестницы, Том Смарт бросал вокруг себя испытующие взоры, питая в своей душе вероятную надежду сделаться законным владельцем драгоценных сокровищ этого жилища. Долговязый верзила стоял уже опять за буфетом, распоряжаясь, как у себя дома. Закинув руки за спину, он улыбнулся и кивнул головой при входе Тома Смарта. Улыбнулся он, вероятно, для того, чтоб выказать свои белые зубы; но Том Смарт видел во всей его позе выражение торжества, происходившего от сознания собственной силы.

— Погоди, голубчик, я тебя проучу! — подумал про себя Том Смарт и потом, обращаясь к хозяйке, проговорил: — Пожалуйте ко мне, сударыня, на пару слов.