Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

— Позвольте спросить вас, сэр, что сделалось с чудодейственным стулом? — сказал любопытный старый джентльмен.

— Этот пункт не совсем приведен в ясность, — отвечал одноглазый повествователь, — заметили вообще, что в день свадьбы он кряхтел и трещал неугомонно; но отчего именно, от удовольствия или физической немощи, Том Смарт не мог объяснить. Вероятно, от немощи.

— И все верили этой истории? — спросил грязнолицый джентльмен, набивая свою трубку.

— Все, кроме врагов Тома Смарта. Некоторые из них утверждали, будто Том выдумал всю эту историю в досужие часы; другие, напротив, держались мнения, что он был пьян и в этом виде схватил по ошибке чужие штаны, где лежало нескромное письмо. Все это, разумеется, вздор, и никто не хотел слушать, что они говорили.

— Том Смарт выдавал все это за правду?

— Да, он ручался в справедливости каждого слова.

— A ваш дядюшка?

— Он говорил, что нельзя здесь усомниться ни в единой букве.

— Стало быть, оба в некоторой степени были замечательные мужи, — сказал грязнолицый джентльмен.

— Замечательные в высшей степени, — заключил кочующий торговец.

Уже совесть сильно начинала тревожить мистера Пикквика за неосторожное забвение своих друзей в гостинице «Павлина», и он собирался сделать им визит на третье утро после окончания городских выборов, как вдруг Самуэль Уэллер, верный его слуга, явился к нему с визитной карточкой в руках, где была начертана надпись:

Мистрис Львица Гонтер.

Итансвилльское Логовище, за городской заставой.

— Ждут ответа, сэр, — сказал Сэм загадочным тоном.

— Точно ли ко мне пришла эта особа? — спросил мистер Пикквик. — Нет ли тут какой ошибки, Самуэль?

— К вам, сэр, могу вас уверить. Он спрашивает вас и никого больше, как говорил чертов секретарь, явившийся с докладом к доктору Фаусту, — отвечал мистер Уэллер.

— Он? Разве это джентльмен? — сказал мистер Пикквик.

— Совершеннейшее подобие и образ джентльмена.

— Но это карточка дамы, — возразил мистер Пикквик.

— Я, однако ж, получил ее от джентльмена, который теперь дожидается в гостиной. Он говорит, что ему необходимо вас видеть, иначе он готов простоять целый день, не двигаясь с места.

Услышав такое непоколебимое решение, мистер Пикквик сошел в гостиную и увидел степенного джентльмена, поспешившего обратиться к нему с низким поклоном.

— Мистер Пикквик, если не ошибаюсь?

— К вашим услугам.

— Позвольте, сэр, удостоиться лестной для меня чести притронуться к вашей руке… позвольте пожать вашу руку, — сказал степенный джентльмен.

— Сделайте одолжение, — сказал мистер Пикквик.

Незнакомец схватил руку ученого мужа и продолжал:

— Мы наслышались о вашей славе, сэр. Молва об ученых открытиях, сделанных вами в области антикварской науки, достигла ушей миссис Львицы Гонтер, моей супруги. Я — мистер Лев Гонтер.

Незнакомец остановился в ожидании, что это известие озадачит мистера Пикквика; видя, однако ж, что ученый муж остается совершенно спокойным, продолжал:

— Супруга моя, сэр, миссис Львица Гонтер, ставит себе за особенную честь знакомиться со всеми великими людьми, стяжавшими бессмертие в бесконечной области искусства и науки. Позвольте, сэр, включить в обширный реестр ее знакомых имя мистера Пикквика и всех почтенных сочленов основанного им клуба.

— Мне будет очень приятно удостоиться внимания такой леди, — отвечал мистер Пикквик.

— И вы удостоитесь , сэр, что не подлежит никакому сомнению, — сказал степенный джентльмен. — Завтра мы даем публичный завтрак, une fête champêtre, и приглашаем всех особ, прославившихся на поприще искусства и науки. Можно ли надеяться, сэр, что вы доставите моей супруге, миссис Львице Гонтер, удовольствие присутствовать в ее «Логовище» вместе с вашими друзьями?

— Очень рад, — отвечал мистер Пикквик.

— Миссис Львица Гонтер часто делает такие завтраки в здешней стороне, — продолжал степенный джентльмен, — на них торжествует разум, ликует сердце, и душа изливается «потоками веселья», как недавно изъяснился один поэт в сонете, посвященном моей супруге.

— Он пользуется громкой известностью в области искусства? — спросил мистер Пикквик.

— Да, сэр, его давно причисляли к блистательным поэтам нашего времени, — отвечал степенный джентльмен. — Все знакомцы миссис Львицы Гонтер — великие люди, каждый по своей части; у нее и нет других знакомых: в этом ее честолюбие и гордость.

— Благородное честолюбие, высокая гордость! — заметил мистер Пикквик.

— Миссис Львица Гонтер будет гордиться этим замечанием, когда узнает, что оно излетело из собственных ваших уст, — сказал степенный джентльмен. — В свите вашей, сэр, находится, если не ошибаюсь, джентльмен, прославившийся прекрасными стихотворениями.

— Друг мой Снодграс любит поэзию, и я признаю в нем поэтический талант, — отвечал мистер Пикквик.

— Миссис Львица Гонтер имеет тоже превосходный поэтический талант. Она без ума от поэзии, сэр, обожает поэзию, можно даже сказать, вся ее душа и мысли запечатлены характером летучего поэтического вдохновения.

— Она пишет что-нибудь?

— Творит, сэр, творит, и плодом ее последнего творчества была превосходная «Элегия издыхающей лягушке». Изволили читать?

— Нет.

— Это, однако ж, изумляет меня: последнее творение миссис Гонтер принято образованной публикой с единодушным восторгом. Оно появилось первоначально в «Дамском журнале» под буквой «Л» с восемью звездочками. Элегия миссис Гонтер начинается таким образом:

— Прекрасно! — воскликнул мистер Пикквик.

— Бесподобно! — воскликнул мистер Лев Гонтер. — Какая простота!

— Удивительная! — сказал мистер Пикквик.

— Следующая строфа еще трогательнее, сэр. Прочесть?

— Сделайте милость.

— Она, можно сказать, сама бежит с языка и выливается таким образом:

— Превосходно! — сказал мистер Пикквик.

— Верх совершенства! — сказал мистер Лев Гонтер. — Чем дальше, тем лучше; но вам надобно слышать декламацию самой миссис Львицы Гонтер: это, можно сказать, олицетворенная богиня стихотворного искусства. Завтра поутру она будет в костюме читать свою элегию.

— В костюме?

— Точно так, в костюме Минервы. Я забыл предупредить вас, что наш завтрак должен иметь характер маскарада: это, некоторым образом, будет утренний bal masqué.