Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пикквикского клуба

— Так себе… неважный чиновник… вздор, — отвечал незнакомец.

Мистер Смити отвесил низкий поклон сэру Томасу Клобберу, который, в свою очередь, удостоил его легким наклонением головы. Леди Клоббер навела лорнет на миссис Смити и ее дочерей, между тем как миссис Смити гордо посматривала на какую-то другую миссис, не имевшую счастья принадлежать к чиновницам корабельной верфи.

— Полковник Болдер, миссис полковница Болдер и мисс Болдер! — докладывал швейцар.

— Начальник гарнизона, — сказал незнакомец в ответ на вопросительный взгляд мистера Топмана.

Миссис Болдер дружески раскланялась с девицами Клоббер; встреча между полковницей Болдер и леди Клоббер была ознаменована самыми искренними излияниями радостных чувств; полковник Болдер и сэр Томас Клоббер перенюхивались в табакерках друг у друга и продолжали стоять одиноко, как джентльмены, проникнутые благородным сознанием собственного превосходства перед всем, что их окружало.

Между тем как местные аристократы — Болдеры, Клобберы и Снайпы — поддерживали таким образом свое достоинство на верхнем конце залы, другие разряды провинциального общества подражали их примеру на противоположной стороне. Младшие офицеры девяносто седьмого полка присоединились к семействам корабельных инженеров. Жены и дочери гражданских чиновников составляли свою особую партию, окруженную молодыми людьми из того же круга. Миссис Томлинсон, содержательница почтовой конторы, была, по-видимому, избрана главой торгового сословия.

Самой заметной особой в своем кругу был один маленький и кругленький человечек с черными хохлами на висках и огромной лысиной на макушке, доктор девяносто седьмого полка, мистер Слеммер. Он нюхал табак из всех табакерок, без умолку болтал со всеми, смеялся, плясал, отпускал остроты, играл в вист, делал все и был везде. К этим многосложным и разнообразным занятиям маленький доктор прибавлял другое, чрезвычайно важное: он неутомимо ухаживал за маленькой пожилой вдовой в богатом платье и брилиантах, придававших ее особе весьма значительную ценность.

Некоторое время мистер Топман и его товарищ безмолвно наблюдали маленького доктора и его интересную даму. Незнакомец прервал молчание:

— Груды золота… старуха… лекарь-фанфарон… спекуляция… задать им перцу… идея недурная.

Мистер Топман бросил вопросительный взгляд на его лицо.

— Стану волочиться за старухой, — сказал незнакомец.

— Кто она такая? — спросил мистер Топман.

— Не знаю… не видал ни разу… доктора прочь… увидим.

Приняв это решение, незнакомец перешел поперек залы и, остановившись у камина, начал посматривать с почтительным и меланхолическим удивлением на жирные щеки пожилой леди. Мистер Топман обомлел. Незнакомец делал быстрые успехи: маленький доктор начал танцевать с другой дамой — вдова уронила платок — незнакомец поднял, подал — улыбка, поклон, книксен — разговор завязался. Еще несколько минут… два-три слова с распорядителем танцами… небольшая вступительная пантомима, и незнакомец занял свое место в кадрили с миссис Боджер.

Удивление мистера Топмана при этой чудной ловкости товарища ровно ничего не значило в сравнении с глубоким изумлением доктора девяносто седьмого полка. Незнакомец молод, вдова самолюбива, внимание доктора отвергнуто, и счастливый соперник не обращает никакого внимания на его негодование. Доктор Слеммер остолбенел. Как? Неужели его, знаменитого врача девяносто седьмого полка, забыли и презрели в пользу человека, которого никто не видел прежде и которого никто не знает даже теперь! Вероятно ли это! Возможно ли? Да, черт побери, очень возможно: они танцуют и любезничают. Как! Это что еще? Незнакомец рекомендует своего приятеля! Доктор Слеммер не верит глазам, но роковая истина должна быть допущена: миссис Боджер танцует с мистером Треси Топманом — это не подлежит никакому сомнению. Вдовица перед самым носом доктора, полная воодушевления и жизни, выделывает самые хитрые прыжки, то подбоченится, то подымет голову, и мистер Треси Топман рисуется перед ней с торжественным лицом. Непостижимо!

Терпеливо и молчаливо доктор медицины и хирургии переносит свою невзгоду и с убийственным хладнокровием смотрит, как молодые люди пьют глинтвейн, угощают конфетами своих дам, кокетничают, любезничают, улыбаются, смеются; но когда наконец незнакомец исчез, чтобы проводить миссис Боджер до ее кареты, доктор Слеммер быстро вскочил со своего места, как ужаленный вепрь, и негодование, долго сдерживаемое, запылало ярким заревом на его щеках.

Незнакомец, между тем, проводив интересную вдову, снова появился в зале вместе с мистером Топманом. Он говорил и смеялся от искреннего сердца. Доктор Слеммер свирепел, пыхтел, бесновался, жаждал крови своего врага.

— Сэр, — произнес он страшным голосом, подавая ему свою карточку, — имя мое — Слеммер, доктор Слеммер девяносто седьмого полка… в четемских казармах, сэр… вот мой адрес.

Больше ничего он не мог сказать; бешенство душило его.

— A! — проговорил незнакомец холодным тоном. — Учтивое внимание… Слеммер… Благодарю… теперь не болен… когда захвораю… доктор Слеммер… не забуду!

— Как? Вы увертываетесь, милостивый государь? — говорил, задыхаясь, неистовствующий доктор. — Вы трус, негодяй, лжец!.. Вы — довольно ли вам этого? Дайте ваш адрес.

— О, глинтвейн, я вижу, слишком крепок! — воскликнул незнакомец вполголоса. — Не жалеют коньяка… очень глупо… лимонад гораздо лучше… жаркие комнаты… пожилые джентльмены… голова разболится… нехорошо, нехорошо… очень.

И он отступил назад с невозмутимым спокойствием.

— Я знаю, сэр, вы остановились в этой гостинице, — сказал неумолимый доктор, — теперь вы пьяны; завтра обо мне услышите; я отыщу вас, отыщу!

— На улице, может быть… дома я никогда не бываю.

Доктор Слеммер, сделав неистовое движение, нахлобучил шляпу и вышел из залы. Мистер Топман и его товарищ пошли наверх в спальню невинного мистера Винкеля, которому надлежало возвратить занятый костюм.

Этот джентльмен уже давно спал крепким сном; церемония размена павлиньих перьев была совершена очень скоро и спокойно. Приятели закусили и выпили на сон грядущий по нескольку стаканов вина. Незнакомец был разговорчив и весел; мистер Треси Топман, отуманенный глинтвейном, лафитом, восковыми свечами и белоснежными плечами рочестерских красавиц, был на седьмом небе и воображал себя первым счастливцем подлунного мира. Проводив своего товарища, мистер Топман, не без некоторых затруднений, отыскал отверстие в своем ночном колпаке и впихнул в него свою голову, — при этом опрокинул подсвечник и разбил остальную бутылку с портвейном. Наконец, после многих разнообразных эволюций, ему удалось кое-как добрести до своей постели, где он и погрузился в сладкий сон.